Не та профессия. Тетрология

Афанасьев Семён

Но самое главное, он с долбаными варварами обсуждал дела так, как будто эти выродки от колена фарси ему были дороже соплеменников!

– Ты что, не тюрок?! – не выдержав надругательств над собственным представлением о правильном, не сдержал гневного возгласа самый старший из стражников. – Да с кем ты вообще обсуждаешь судьбу своих братьев?!

– Так вы мне не братья, не братья, и не братья. – Сотник присел напротив говорившего и за волосы развернул его лицо к себе.

_________

Примечание.

Аасы –

«брат», который родственник.

Бауырлар – «братья» в неродственном контексте; например, «братья по оружию» (или по вере).

Джамаат – обращение к мусульманам-братьям по вере, арабск.

В языке, на котором говорит сотник, нашему русскому «брату» соответствуют сразу несколько разных слов с различающимися значениями (включая арабские заимствования).

Сотник по очереди употребляет все понятия, исключая вообще какие-либо точки соприкосновения с предъявляющим претензии.

Как передавать по-русски, понятия не имею. Потому выделил цветом.

_________

– Где ты был, как брат, когда я загибался от голода в горах Балха? Где ты был, когда я без воды, раненный, в Магрибе…

Было видно, что сотник может очень долго перечислять список своих не высказанных никому претензий, потому сзади его тронула за плечо девка:

– Оставь его сейчас. У тебя есть родственники. Просто он к их числу не относится.

Но, не смотря на её слова, сотник успокоился далеко не сразу:

– А где ты в а р м и и служил, «брат»?! Где твои нашивки за ранения?! Где лично ты кровь проливал?!…

Хамза с досадой отвернулся. Понятно, что ушибленному головой вояке наступили на больную мозоль и воззвали к тем чувствам, которых он не испытывал и на которые, видимо, даже способен не был.

Если бы не трагичность ситуации, Хамза б ещё раз уверился в своём предположении: таких с войны внутрь страны отпускать нельзя. Никогда голытьба и нищета не простит выходцам из более успешных семей их более удачной жизни.

Голодная подзаборная шавка, очень долго не евшая досыта, всю жизнь будет лаять на породистого пса, которого хозяева лелеяли от рождения.

Этот сотник, казалось, старался выплеснуть сейчас в течение одной минуты все накопившиеся за годы обиды, коих было немало:

– А брюхо ты такое нажрал, видимо, недосыпая по ночам? И охраняя город?! – вояка ткнул пальцем под рёбра говорившему (который уже не рад был, что не сдержался). – Ты и по бегу на три мили норматив выполняешь, да?! И подтянуться на перекладине

можешь не менее двух десятков раз?! И с грузом в полтела от приданного конного десятка бегом не отстанешь весь маршевый день, да?!.. – продолжал разоряться вояка, собирая всё больше слушателей.

Хамзе становилось невыносимо скучно. Если бы руки не были связаны за спиной, можно было бы попробовать ещё кастовать. А так, оставалось только дожидаться, пока этому идиоту надоест обвинять дождь в том, что он мокрый.

Наконец, фонтан красноречия лысого дурачка иссяк.

По толпе народу, собравшегося вокруг, прокатился краткий вздох разочарования (ввиду окончания бесплатного развлечения).

– У пашто не будет претензий, если мы разберёмся с ними сами? – здоровяк, поднявшись, быстро вернул лицу нормальное осмысленное выражение.

Старик-пуштун молча поднял перед собой скрещенные руки, покачав головой.

– Судить будет дочь Хана, – проорал на туркане здоровяк и присел на краешек арбы. – На местный суд рассчитывать не приходится. Я туда ещё наведаюсь, – добавил он потише. – Причём сегодня…

– Или выслуживается, или правильный дурак, – тихонько проговорил один из связанных стражников, так, чтоб услышали только свои.

– Или и то, и другое сразу, – не согласился лежавший рядом товарищ. – Вот же…

За тихим разговором, пытаясь подбодрить друг друга и по возможности успокоить, стражники чуть не пропустили собственного приговора.

– Руки. Этому – ещё и ногу, – громогласно озвучил окружающим вояка, повторяя громче слова девки (которой, видимо не хватало голоса).

Хамза с ощущением пустоты в душ епонял, что это всё.

А ещё через минуту стражники, как один, бились в конвульсиях, напрягая мышцы в тщетных попытках разорвать путы либо иным образом освободиться.

Экзекуцию здоровяк, кстати, взял на себя. Спокойно и деловито объяснив пуштунам, что с туркан должны разбираться только сами туркан (во избежание осложнений для других народов в будущем), он даже от помощи отказался:

– Я и одной рукой удержу. Только смолы горячей дайте, кровь останавливать.

Когда рука первого стражника, надёжно прижатая коленом вояки к облучку арбы, после взмаха тесаком так на нём и осталась (а самого стражника, сползшего на землю, подали к ведру с кипящей смолой), Хамза с ужасом услышал абсолютно спокойный голос сотника:

– Шайтан. У него теперь трещины в кости… когда рубишь – как ни старайся, кость всегда будет крошиться и скалываться! А пилить нечем…