Не та профессия. Тетрология

Афанасьев Семён

– Хотелось отомстить и помучить, – смущённо сознаётся Алтынай. – Знаешь, я же тогда на площади, когда к ним села за стол… у меня был один настрой в голове! А он, когда принялся меня масляным взглядом охаживать, как… ЗНАЕШЬ, КАК НЕПРИЯТНО?! Потом, в суде, этот судья. Ты просто не понимаешь! Он же поставлен, чтоб вершить справедливость! – эмоционально увлекается Алтынай и почти переходит на крик, но вовремя осекается.

– А справедливости у тамошнего судьи на всех не хватает, – индифферентно пожимаю плечами. – Видимо. Да?

– Она там и не ночевала! – хмуро роняет Алтынай. – Мы, когда с тремя стариками-пуштунами

несколько самых верхних разбирательств из архива подняли… В общем, там сейчас собрание кадиев работает. – Она какое-то время молчит, потом говорит неожиданно прерывающимся голосом. – А когда эти стражники меня били, насмехались, знаешь, так страшно и унизительно было? Они в подробностях описывали, что со мной будет во Дворце. Я, конечно, понимаю, что могут делать, по взаимному согласию, взрослые муж и жена… Но делать такое достоянием всего дворца! Ещё и позволять подчинённым об этом судачить! В общем, я почувствовала, что мне будет мало, если он просто умрёт. Может, я и неправа, но я ещё маленькая. Как ты говоришь. Пусть помучается…

С её стороны начинают доноситься тщательно заглушаемые ею всхлипы, а я совершаю свой первый кавалерийский подвиг: свешиваюсь с седла и приобнимаю её за плечо.

Мысленно чертыхаясь и тщательно прислушиваясь к ощущениям: а не сползаю ли с седла непоправимо.

Она через какое-то время успокаивается и продолжает:

– Ну и четвёртый резон. Знаешь, лишать жизни вообще как-то неправильно, что ли… Наместник, конечно, скот. Но во многом он продукт своей, как ты говоришь, социальной среды. В первую очередь, сама среда не уважает женщин и не считает женщину за человека.

– Ну-у-у, это не только они! – замечаю, занимая нормальное положение и прекращая изображать каскадёра. – По Пашто Валлай, женщина вон и не наследует, если что.

– Да, – соглашается Алтынай. – Но с теми пашто, с которыми был конфликт лично у меня, разобрались сами пашто, причём их же каума. А тут, вроде как подчинённый родственника – и такой произвол.

– Слушай, а чего ты тогда головы полусотникам рубила?

– Если нельзя выполоть весь сорняк, надо хоть с какой-то частью справиться, – пожимает плечами Алтынай. – Это Актар так говорит. И потом, если мы с тобой в нашей провинции будем отделяться, отгадай, на какой основе будут начинать создавать отряды, чтоб нас «вернуть в лоно»?

– Ну не городская стража же? – с сомнением задумываюсь на неожиданную тему. – Хотя, если опереться не на кого больше, а меры принимать надо срочно… Как первый эшелон, сойдёт. Особенно если среди них были отставные военные. Но всё равно не логично! Наместник – очень толковый администратор. Его надо было рубить в первую очередь.

– То, как войска водит он, лучший подарок любому, на кого он отправится войной, – сердито ворчит Алтынай. – И потом, он же глава гражданской администрации. Я чуть знаю, как работает аппарат, поверь. Полусотники стражи – первые в очереди на поход к нам. Были.

– М-да уж. Видимо, так дети и взрослеют, – посмеиваюсь из своего седла.

Глава 36

– Знаешь,

дело твоё, конечно, только есть один очень важный момент. Я не очень люблю выступать в роли учителя, точнее, вообще не люблю… но ты ещё очень маленькая. Сама согласилась только что. И мне бы очень не хотелось, чтоб ты делала досадные ошибки, которые в будущем могут стоить очень дорого.

– Ты сейчас о чём? – моментально отзывается Алтынай, выныривая из своих мыслей.

Сотня предсказуемо растянулась. Мы почти миновали ущелье Бамиан. Недавно обогнали тот самый караван, в котором (я уверен) едет и тот, кого мы ищем.

Мне стоило очень больших трудов убедить Актара не начинать «трясти» купцов прямо в ущелье. При всех его достоинствах, мыслит он достаточно шаблонно. И шаблоны эти, увы, никак не «информационного» века.

Если по-простому, у Актара отличные рефлексы сторожевого пса. Когда он думает, что видит цель, его эмоции заглушают в нём малейшие оттенки разума и воззвать к его уму снаружи бывает сложно.

К счастью, он – старейшина. И за много лет жизни научился обуздывать свои чувства в самых разных ситуациях. Потому, в итоге «услышав» меня, он угрюмо трясётся на коне, ни с кем не разговаривая и даже не глядя по сторонам.

– Ты слишком упиваешься местью. Я не буду объяснять, что и почему; просто услышь меня, хорошо? И запомни.

Алтынай покладисто кивает.

Вообще, в ней весьма немало от восточной женщины. Что мне больше всего нравится: когда к ней обращается мужчина (для неё не чужой), она моментально отодвигает в сторону все дела (я о мысленном настрое). И уделяет любому поднимаемому вопросу максимум внимания.

– Я внимательно тебя слушаю, – она вопросительно сдвигает брови.

– Никогда не упивайся местью. Не старайся получить удовольствия от того, что кому-то плохо. Даже если этот «кто-то» перед тобой очень виноват и его страдания – прямое продолжение твоих внутренних самых сокровенных желаний.

– Я услышала тебя, – медленно кивает она. – Вообще, похоже на учение пророка Исы. Ты его нередко вспоминаешь.

– Всё то, что я говорю на эту тему, я не просто вычитал из книг, – очень осторожно подбираю слова. – Это те моменты, которые я «пропустил через себя» в течение жизни и в которых уверен, как в единственно правильных. Просто услышь меня сейчас, по возможности запомни. Возможно, когда-нибудь тебе это пригодится. Я же не всегда смогу быть рядом.

Она тягуче смотрит на меня и молча кивает.

А вскоре мы въезжаем в город Бамиан (в этот раз, правда, с другой стороны). И ещё через час предаёмся чревоугодию, оккупировав центр площадки для караванов (имеющей размеры как бы не километр на километр, если мерять в тех величинах).

_________

Файсал одним из первых узнал, что за голову сбежавшего судьи родственницей самого Султана назначена награда.

Если честно, о характере этого недостойного человека в городе говорили много. Но сделать с ним до последнего момента не могли ничего.