Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни
Шрифт:
Мы очень серьезно настроились на достижение цели. Велоспорт — это тяжелая, очень тяжелая работа, и Кик относилась к ней с уважением. «Успехов тебе на работе», — говорила она каждое утро, когда я уезжал. Если бы мы оба одинаково строго не придерживались избранного образа жизни, у нас вряд ли что-нибудь получилось бы. Если бы она ощущала скуку, разочарование или недовольство, мы не смогли бы прожить эти месяцы в согласии. Кик играла настолько важную роль в моем тренировочном процессе, что ее можно было бы взять в команду на ставку ассистента.
Кевин все это видел, потому
Бывали дни, когда у меня случался прокол и я оказывался один у черта на куличках. Тогда я звонил домой, и Кик отправлялась меня искать. Иногда она выезжала в горы только для того, чтобы привезти мне фруктовый пунш «Gatorade» и еду. Теперь она знала о велоспорте абсолютно все и поэтому могла быть полез — ной. Она знала, что и когда мне нужно, в какие дни мне приходилось особенно тяжело, когда нужно поговорить по душам и когда меня лучше оставить одного.
В дни особенно тяжелых тренировок она сидела как на иголках в ожидании результатов, потому что знала, какое значение я придавал подготовке и как важно было для меня выполнить намеченный план. Если мне что-то не удавалось, она понимала мое разочарование и мрачное настроение.
В конце апреля я решил принять участие в престижной классической однодневке «Амстел Голд», чтобы проверить свою форму. С самого старта я почувствовал себя сильным гонщиком. Большую часть дня я сражался с Микаэлем Богердом из Голландии, считавшимся на тот момент одним из лучших гонщиков в мире.
За 16 километров до финиша я пошел в отрыв. Богерд сел мне на колесо и дышал в затылок. Тогда я почувствовал, по крайней мере, мне так показалось, что я обойду его на финише. Я мог поставить на кон свое здоровье. Настолько я был уверен.
Начался финишный спринт, и тут Богерд показал, на что он способен. Он выскочил у меня из-за спины и пошел в атаку. Последние несколько сотен метров мы промчались колесо в колесо — и я проиграл. Я проиграл всего сантиметр. Меньше толщины шины.
Я был уничтожен. Я был абсолютно уверен, что выиграю, но больше всего меня убило то, что Богерда считали главным кандидатом на победу в «Тур де Франс». Когда мы стояли рядом на подиуме, я думал только о том, как это поражение повлияет на мои планы выиграть «Тур».
Внезапно я наклонился к Микаэлю и сказал:
— В июле я с тобой посчитаюсь.
Он взглянул на меня с недоумением:
— О чем это ты? Еще только апрель.
Я снова взялся за тренировки. Я работал, работал и работал. Я работал как никогда, устраивая экзекуцию своему телу на каждом холме, который только мог найти. В окрестностях Ниццы было примерно 50 хороших тяжелых затяжных подъемов длиной по 16 и более километров. Фокус заключался
Я садился на велосипед, когда этого не делал никто, даже мои товарищи по команде. Особенно мне запомнился один день — 3 мая. Сырой, пронизывающе холодный день европейской весны. Я направил свой велосипед в Альпы, а Йохан поехал сзади в машине. Шел дождь со снегом, а температура была около нуля. Мне это было все равно. Когда мы остановились на обочине, чтобы оценить дорогу и погоду, Йохан предложил сегодня не тренироваться. Я сказал: «Нет. Поедем». Я откатал полных семь часов в одиночестве. Чтобы выиграть «Тур», я должен был выработать у себя желание ездить тогда, когда никто другой на это не решится.
Самым изнурительным маршрутом в Ницце была Мадонна («Col dela Madone»). Это знаменитый своей крутизной 13-километровый подъем над городом. Его можно было видеть чуть ли не с крыльца дома, за чередой холмов, окаймляющих линию горизонта. Все время тренироваться на Мадонне было слишком тяжело, но этот маршрут служил отличной проверкой на выносливость. Большинство ребят проходили его раз или два за сезон. Я делал это раз в месяц.
Тони Ромингер, который в течение многих лет был одним из ведущих гонщиков мира, использовал Мадонну как тренировочный маршрут, когда жил в Монако, и установил на ней рекорд- 31 минута 30 секунд. Кевин Ливингстон, лучший в нашей команде «Postal Service», однажды одолел ее за 32 минуты. После своего возращения в 1998 году я прошел Мадонну за 36 минут. Но, чтобы выиграть «Тур», мне нужно было значительно сократить это время.
— Я выйду из 31 минуты, — как-то раз заявил я Кевину.
Это была очень серьезная заявка для того, кто в тот момент не мог добраться до вершины даже за 35 минут.
— Ты спятил, — отозвался Кевин.
Но я довел время до 34, а потом до 33 минут. Затем однажды я показал 32:30. Накануне «Тура» мы с Кевином решили подняться на Мадонну в последний раз.
День был влажным, почти безветренным очень душным и жарким. Мы рванули к покрытой облаками вершине высотой 900 метров над уровнем моря. За километр до финиша у Кевина случился прокол, и он остановился, чтобы сменить шину. Я продолжал жать на педали. Добравшись до вершины, я взглянул на руль, где был закреплен секундомер.
Я дождался Кевина. Он подъехал совершенно запыхавшимся и расстроенным по поводу проколотой шины. Я показал ему время на моем компьютере. Мы сразу подумали, какое значение это может иметь для победы в «Type». «Ну, парень, ты даешь, — сказал Кевин. — С ума сойти».
Кик знала, что каждая тренировка на Мадонне была для меня серьезным испытанием. В такие дни я завтракал с каменным лицом, с самого утра думая только о том, что мне предстоит. На этот раз, когда я вернулся домой, она ждала у входной двери, желая узнать, как все прошло, и посмотреть на мое настроение. К нам как у аз приехал Очович и тоже с нетерпением ждал, что я скажу.