Не в счет
Шрифт:
На целую минуту.
Почти.
— … поступая в медицинский и надевая белый халат, вы выбираете одну из самых благороднейших и важнейших профессий на земле, вы становитесь тем, кто будет спасать…
Измайлова, крутя головой,я выглядывала с куда большим рвением, чем Макарыча. Торопилась, боясь непонятно куда опоздать, найти его.
Но всё равно опоздала.
— Да бросьте, Арсений Петрович, — голос, раздавшийся с последнего, верхнего, ряда, прозвучал на всю аудиторию насмешливо.
Уничижительно.
Голос
Не выплескивалась наружу.
Только ощущалась.
— Вы им лучше правду скажите, — Глеб, отставляя на край парты стеклянно-тёмную бутылку и сбегая к кафедре, предложил проникновенно до мороза, от которого позвоночник сковало. — Ну, что профессия у нас сволочная, что из белого в ней только халат!
— Глеб…
— Вы расскажите им, как в следственный комитет ходить придется! Как народ за, видите ли, врачебную ошибку по два-три ляма у больниц отсуживать в привычку взял! Или про хирургов. Сколько раз они кровь на ВИЧ аварийно сдают, а?
— Глеб!
За руку, опережая Макарыча и добираясь первой, я его схватила намертво, дёрнула изо всех сил в сторону второго и безлюдного выхода.
А он этого, кажется, даже не заметил.
Не сдвинулся с места.
— Идём!
— Или как на скорой череп по пьяни могут проломить, но это же так, фигня будет! Случайно. И по пьяни. Больной ведь человек, понимать надо! И жив же остался, чё ты ещё хочешь? А может, про законы наши поведаете, там классные формулировки!
— Глеб!!!
К двери я его всё же тащила.
Не обращала никакого внимания на сотню пар глаз и шепотки. Любопытство, которое облепляло почти физически. Оно душило, а люди, напротив, отступали.
Исчезали, становясь пустыми тенями.
Ненастоящими говорящими куклами, мимо которых Измайлова в пустой коридор я практически выволокла, заткнула, извернувшись, ему рот ладошкой.
Ненадолго.
Ибо в мою руку жёсткими и ледяными пальцами он вцепился.
И в целом, мы сцепились.
Оказались вдруг в тени, у стены, к которой Измайлов, сжимая до боли запястья, меня толкнул и прижал. Он навис, врезаясь своим лбом в мой.
— Да что тебе?!
— Мне?! Это ты с ума сошёл!!!
— Я?! Я правду сказал, Калина!
— Не ту, которую говорят, Измайлов!
По ноге я его пнула от души.
Не отвоевала для более доходчивого тумака руки, которые, вдавливая в холодную стену, Глеб не отпускал.
Он держал крепко.
Дышал шумно и тяжело.
Он… он смотрел.
А лучше бы задрал на мне свитер или, заморозив остатки и своих, и моих мозгов, вошёл бы в меня прямо тут, это и то не было бы так… откровенно.
— Глеб…
Поцелуй без поцелуя.
На грани касания и дыхания, на той тягуче-болезненной секунде, которая замедляет мир,
Нельзя остановиться после этой секунды.
Разве что… оборвать её можно.
Можно вернуть в реальность и заглушить сумасшедший стук сердца ещё более грохочущим и взбешенно-ледяным, как ушат воды, голосом ректора:
— Потоцкий, живо в мой кабинет!
Тогда я впервые увидела, как за шкирку в буквальном смысле тащат, отрывают от меня, пусть и не сразу. Пусть первые три-четыре шага я сделала вслед за ними, а только после Измайлов разжал пальцы и отпустил мои запястья.
Отпустил меня.
И пару шагов назад, потирая горящие руки, я невольно сделала. Отступила, врезаясь и оглядываясь на Макарыча, на стоящего рядом с ним мрачного декана.
Не извинилась.
Я лишь спросила растерянно:
— Потоцкий? Почему Потоцкий?
Я спросила потерянно и жалко.
Мелькнуло враз и вдруг…
Глеб Александрович… Потоцкий.
Александр Потоцкий.
«На Сашку Потоцкого, похоже, дело заведут. Мы вчера разговаривали. Я ему звонила, надо было больного к ним перевести».
«Вчера был вынесено решение по громкому делу врачей Кушелевской больницы. Напомним, что их обвиняют в смерти тридцати однолетней молодой женщины, у которой осталось двое детей. Она погибла из непрофессиональных действий и фатальной ошибки, которую допустили во время операции…»
«Мам, ну это несправедливо! Никто не виноват! Так нельзя!!! Да у всех умирают, все ошибаются. Где-то всё ж исправляют и спасают, а где-то — нет. Это… нормально, не может быть иначе! Для нежных натур это, может, чудовищная нормальность и правда, но, извините, какая есть! Врачи не боги!»
«Мы довольны приговором суда, хотя таких врачей, я считаю, надо казнить. Кто мне вернет жену?»
«А у твоего Потоцкого есть семья?»
«Да, кажется. Он про сына как-то говорил. Алинкин ровесник или чуть постарше. Представляете, с детства в модельной школе учился. Тут в показе участвовал то ли в Риме, то ли в Пизе. Сашка не знает: гордиться или ругаться. Он-то думал, что тоже врачом будет».
«Безусловно, мы будем подавать на апелляцию. Мои подзащитные своей вины не признали. Вся медицинская помощь была оказана своевременно и в надлежащем объеме…»
…вдруг и враз мелькнуло, пролетело голосами мамы, Женьки, журналистов и прочих, кто по делу врачей Кушелевской больницы так долго и много говорил, снимал и писал.