Не верь, не бойся, не проси
Шрифт:
– А что... Славик? Он... в армии служит?
– В армии. Воюет!
– с неожиданной для себя гордостью сказала Ирина Сергеевна, а потом, вспомнив о своей беде, словно укол в сердце ощутила, ойкнула, поправилась: - Воевал.
Новокрещенов молчал подавленно, и она, пожалев его - мятого, несчастного, загнанного в собачью конуру, спросила примирительно:
– На похороны-то пойдешь?
– Пойду, - с детской готовностью кивнул Новокрещенов и тоже встал с койки, поинтересовался с надеждой: - Может, помощь нужна? Так я сейчас, мигом. У меня
– Сиди уж...
– улыбнулась грустно Ирина Сергеевна.
– В редакции сказали, что сами управятся. А вот из родственников, выходит, только ты да я... Оденься поприличнее. Есть во что?
Новокрещенов, воодушевленный смягчившимся тоном гостьи, открыл скрипучую дверцу громоздкого платяного шкафа и продемонстрировал черный, почти новый костюм.
– Да ты, Георгий, прямо жених с приданым!
– усмехнулась скорбно Ирина Сергеевна.
– Пойду я, пожалуй...
Она уже раскаялась, что так вот, с порога, набросилась на него.
– Как... она умерла?
– словно прочитав мысли Ирины, выдавил из себя Новокрещенов и тут же поперхнулся, отвернулся торопливо, захлебнувшись в приступе кашля, аж плечи ходуном заходили, а за окном орали, барахтались дети, и нелепый, малорослый Ванька то расшвыривал их, то сгребал длинными руками в кучу-малу.
Выслушав короткий рассказ о болезни и гибели бывшей жены, Новокрещенов насупился и, уточнив, что за милиционер и из какого отдела занимается этим делом, пообещал сумрачно:
– Я к нему тоже схожу. Разберусь.
Ирина Сергеевна, задержавшись у порога, попросила:
– Ты уж не пей в эти дни, может, и впрямь бросишь. Жизнь-то впереди еще длинная.
Роившаяся вокруг Ваньки чумазая толпа ребятни не обратила на Ирину Сергеевну внимания, и она благополучно покинула двор, вытоптанный до каменистой плотности, будто беговая дорожка на ипподроме.
Вернувшись домой, она сразу позвонила в квартиру Самохина. Тот открыл тотчас же, словно ждал ее у двери.
– Ну?! Что?! Узнали?
– выпалила Ирина Сергеевна, и отставной майор ответил, не томя:
– Жив!
Ирина Сергеевна обняла соседа за шею и поцеловала во влажную от пота, колкую щеку.
– Спасибо.
Самохин застыл, запыхтел, сконфузясь, слегка пахнул водочным духом, пояснил, смущаясь:
– Выпил чуток. С моим... информатором. Он точно узнал, что сын ваш в плену. Но это дело поправимое. Оттуда мы его вытащим. Главное - жив.
Глава 10
Удивительно, однако Новокрещенов умудрился не выпить ни капли спиртного даже после похорон бывшей жены, хотя и сидел за поминальным столом. По традиции окунул вялый, безжизненный блин в разведенный водичкой мед, хлебал суточные столовские щи, а когда все поднимали, не чокаясь, граненые стаканы с водкой, он дул теплую липкую газировку, вытирая беспрестанно клетчатым носовым платком потный лоб.
Никто не интересовался Новокрещеновым, не спрашивал, кто он и откуда, не тыкал в него указующим пальцем, лишь перед самым выносом тела какой-то шустрый молодой человек велел
Она, хотя и утирала платком заплаканные глаза, все же скользнула взглядом по костюму подобающе-скорбному, по бритым щекам, заметила трезвость Новокрещенова и, кажется, оценила.
Фимку схоронили деловито и споро. Два дюжих, перемазанных глиной могильщика опустили на брезентовых ремнях гроб на дно глубокой, пахнувшей стылой сыростью ямы, присутствующие бросили вслед по горсти влажной земли, а потом коллеги по журналистской работе, меняясь время от времени, принялись торопливо работать лопатами.
После поминок Новокрещенов отправился к Ирине Сергеевне. Поднимаясь по лестнице, отмечая неторопливым шагом ступеньки, он придумывал на ходу, как объяснить свой визит, но, так и не додумавшись ни до чего путного, сказал просто, с порога:
– Здравствуй, Ира. Я с тобой поговорить хотел. Но после похорон потерялся.
Та стушевалась немного, помялась, потом, отступив в глубину прихожей, пригласила в комнату, пояснив:
– Я не одна.
– Осознав, что прозвучало это как-то двусмысленно, она взяла Новокрещенова за рукав, потянула за собой в зал.
– Проходи, знакомься. А я чайник поставлю.
Новокрещенов прошел в комнату и увидел чинно восседающего на диване пожилого, грузного мужчину. Его грубое, обветренное лицо с седыми кустистыми бровями, мимолетно-острый взгляд, которым полоснул незнакомец, смутили Новокрещенова, и он, протянув руку, поинтересовался сконфуженно:
– Я... не помешал?
Мужчина пожал плечами.
– Да нет, мы тут с Ириной Сергеевной насчет сына ее маракуем.
– Это о... Славике? Он вроде бы в армии служит...
– Служит. Но нуждается в помощи.
– А-а...
– так ничего не поняв, кивнул на всякий случай Новокрещенов. Покосившись на незнакомца, спросил осторожно: - А мы с вами, простите, раньше нигде не встречались?
– Там, где я служил, вряд ли, - усмехнулся тот.
– В тюрьме!
– догадался Новокрещенов.
– Что, так заметно? Я уже больше десяти лет в отставке, неужто все еще на тюремщика похож!
– Да нет, - смутился Новокрещенов.
– Вернее... да. Есть в нашем брате что-то такое... несмываемое.
– И вы, выходит, из той же конторы?
– Увы... Давайте знакомиться. Майор, бывший, конечно. Георгий Новокрещенов. Работал начальником медицинской части в девятой колонии.
– Самохин Владимир Андреевич. Тоже майор, и тоже бывший. Опер. Служил в десятке, и в вашей колонии бывал пару раз. Не зона - каторга!
– Да-а, таких нынче нет, - с сожалением покачал головой Новокрещенов. Теперь лагеря пионерские, а не зоны. Зеки их не боятся, оттого и преступность растет.
– И от этого тоже, - согласился Самохин.
– Между прочим, вы только вошли - я сразу понял: либо вояка отставной, либо мент. Есть в вас что-то... Не докторское.