Не вернуться никогда
Шрифт:
За время своего пребывания на Эрде Вадим — это был он — мало изменился, разве что подрос и раздался в плечах. Сейчас он очень походил фигурой на взрослого мужчину, но лицо — лицо оставалось лицом мальчишки, только длинные волосы, на висках заплетённые в тугие косы, перевитые золотыми спиральными стяжками — и густой крепкий загар, пожалуй, не позволили бы даже родителям так сразу узнать сына.
Ответный сигнал раздался с противоположной стороны, с другого конца поляны — и второй всадник вырвался прямо на зверя. Ровесник Вадима, это был кэйвинг Синкэ.
Вепрь
— Вайу и сталь! — копьё мелькнуло в воздухе, и в следующий миг Вадим упал на загривок кабана, держа в правой руке разложенный нож и нанося один удар за другим.
Синкэ вскочил на ноги. Глаза его горели; выбрав момент, кэйвинг вогнал своё копьё под лопатку зверю. Захрипев, тот рухнул на бок — Вадим, скатившись с него, поднялся на ноги.
— Хороший удар, — Синкэ пожал предплечье Вадима и, наступив на тушу кабана — щетина медленно опадала — раскачал и вырвал копьё. Вадим пнул кабана и хмыкнул:
— Ну вот и мясо к картошке… А где Ротбирт? Его что, заживо затащили под землю?
— Скорей в болото, — Синкэ поднял к губам трампет и протрубил сбор.
Ротбирт словно услышал, что его поминают — выбрался из кустов. Конь до половины боков и ноги всадника по колено были вымазаны грязью.
— Вот я угадал! — засмеялся Синкэ. — Привет тебе, Ротбирт сын Норма. И поклон — за то, что поспел хоть к концу загона!
— Не иначе как его леший запутал, — заметил Вадим, чистивший нож. — Что ж ты не переобулся? (1.)
1. Согласно одному из поверий, "попутанный" лесными духами человек может выйти на правильную дорогу, если переобует левую обувь на правую и наоборот.
— Смейтесь, смейтесь, — проворчал Ротбирт, безуспешно пытаясь оттереть хотя бы верх сапог. — Я спешил вам на помощь и ввалился в болото…
…Три трампета, перебивая друг друга, затрубили, вызывая бродивших где-то в чаще лэти, чтобы они забрали тушу кабана…
* * *
Конец осени и начало зимы анла-тэзар простояли, снимая урожай с весенних полей, за болотами, примерно в тех местах, где когда-то Вадим и Ротбирт с остальными разорили первую хангарскую крепость. Ни тот, ни другой не находили себе места. Клятва мести, мысль о том, что живы предатели-хангары, жгли обоих мальчишек, как раскалённые угли. Вадим к тому же то и дело вспоминал об Олеге и приходил в отчаянье, не в силах даже сообразить, где его тут искать. А уйти на север, к славянам, о которых кое-что знали анласы, мешала всё та же клятва. Оба неустанно подзуживали Синкэ и вообще всех, кого могли, на весенний поход дальше на юг.
И, надо сказать, их речи имели успех по целому ряду причин.
Во-первых,
Во-вторых, все понимали, что хангары рано или поздно соберутся в поход — не лучше ли ударить первыми?
В третьих, мстить, конечно, следовало, даже за чужой зинд.
В четвёртых, Синкэ чувствовал себя так, как, должно быть, чувствует человек, ведущий на цепочке дракона. Сзади накатывали волны сородичей. Уже возникли совсем рядом новые княжества — Нарайн и Ортэлунд. На полуострове к северо-западу и рассыпанных за ним островах и островках появился Эндойн, и не в шутку щерился на соседей сталью панцырных сотен Остан Эрдэ, появившийся на землях между большим озером Сентер и хребтом, который хангары называли Гаан Шог. Близилось нехорошее время, когда голос крови начнёт звучать тише, а жажда хорошей земли станет сильней…
Поэтому Синкэ не терял времени, собирая всё новых и новых людей — и поэтому едва ли не треть немаленькой дружины он держал на границах поселений. Поэтому не жалел серебра и золота на оружие и скот… Поэтому кивал, слушая горячие речи своих ровесников… и не только их.
По правде сказать, ни Вадима, ни Ротбирта планы кэйвинга особо не интересовали. Они не завели себе новых друзей, и Ротбирт, хоть и вернулся вроде как домой, не вспомнил старых. Их друзья лежали непогребённые под стенами города на юге. И порознь мальчишек видели только под вечер, когда Вадим уходил в повозку к Эрне — остальное время они держались рядом.
Один из молодых ратэстов, уже сражавшийся с хангарами, но глупый и потому считавший, что видел всё на свете, как-то посмеялся — мол, одна жена на двоих. Вадим в ответ на безобидную вроде бы шутку ударом кулака уложил парня мало не наповал. Друзья заваленного было дёрнулись на выручку — но в руке Ротбирта мигом оказался меч, и желание драться пропало.
А когда прошли в начале зимы долгие дожди — зинд начал сниматься и постепенно перекатываться на юг.
* * *
Ротбирт, всё ещё бранясь, вытирал грязь с коня снятой курткой. Синкэ, раскроив череп кабану, прихватывал ножом кусочки сырого мозга и жевал их. Вадим, устроившись на коряге с блокнотом в руках, черкал в нём карандашом и грыз веточку. Наконец кэйвинг подал голос:
— Скачет кто-то.
Вадим тоже встал, убрал блокнот, не особо спеша. Это могли быть лишь свои.
Конь промчался, судя по звуку, прогалиной за кустами и вымахнул на поляну. Сидевший на нём без седла мальчишка, толкнув конские бока пятками, надвинулся, крича:
— Кэйвинг, кэйвинг!
— Я здесь. Что нужно? — Синкэ перехватил узду.
— Я из семьи Эдвэ сына Синнэ, — выдохнул мальчишка. Лицо у него было в грязных потёках пота — видно, долго бежал, прежде чем сесть в седло. — К нам приехал пати Окто сын Кенери, с ним пятеро ратэстов. Мы его не звали, кэйвинг.