(Не) верные
Шрифт:
Но правда в том, что вне зависимости от моих слов, в данный момент ситуация не изменится. С глубокой дырой в груди я болтаюсь на плече Лёши, запрещая себе плакать.
—Я тебе даже номер генерала дам. Жалуйся. А хотя нет, давай сразу президенту.
Мы спускаемся вниз, где проходим мимо паренька, который пропустил меня совсем недавно. Он воровато поглядывает, но попыток помочь не предпринимает.
Разумеется.
У нас же «ордер».
—С тобой просто не будет никогда, да? Я сказал тебе, чтобы по всем вопросам ты…
Но меня этот приказной тон бесит, вот почему
—Вали к другим тёлкам, спецназ. Раз тебе уж так сложно со мной!
Леша тормозит, почти бережно ставит меня на ноги, и стянув с лица черную ткань, в бешеном тоне грубо вещает:
—Единственные другие телки — это твои другие личности, бл*ть. Ты мне уже мозг сожрала весь!
Гнев клокочет в крови, поджигая вены синим пламенем. Ах, личности у меня другие, да?
—А ты у нас идеальный кусок дерьма, который от беременной жены загулял, да? Мне еще что-то заливал? Ты у нас без множественных личностей, гений? — меня эмоционально размазывает. Губы трясутся, но я заставлю себя остановиться и не плакать. Нет. Нет. Он не дождется.
Спецназ ухмыляется, цокая, и это становится последней каплей в, мать вашу, нашем «разговоре».
Замахиваюсь и луплю смачную пощечину самодовольному индюку с таким жаром и прытью, что у меня начинает ныть рука. Губу прикусываю до металлического привкуса. Меня даже в сторону ведет от яркой вспышки боли, агонией разливающейся по телу.
Черт. Голова Архангельского с места не сдвигается, только ноздри шире раздуваются, да взгляд звереет.
—Тебе, бл*ть, адово повезло, что я на тебе залип с такой силой, что трахнуть у стенки мне тебя хочется больше, чем размазать по ней за всю ту херню, что ты творишь, — хрипит мне в губы, а затем хватает за волосы и, оттянув их назад, приподнимает лицо. Впивается в таком грубом поцелуе, что у меня сразу начинают саднить губы.
В протест луплю его по груди и царапаюсь кошкой, но ему все нипочем. Ему все равно, ведь это скала, литые мышцы, ударив которые, лишь мне будет мучительно больно. Подонок! Не отвечу тебе, ясно! Не отвечу! Рот пытаюсь закрыть, но тело предательски тает, и даже мой жёсткий протест не дает стоп мурашкам, что вырастают на коже.
Кусаю его губы, но в ответ захлебываюсь очередной волной огненной грубости, обрушивающейся на тело. Язык просовывает мне в рот, отрезая поступление кислорода. Пальцы грубо впиваются в бедра и приподнимают меня, несмотря на то что я все еще сопротивляюсь. Даже в воздухе, даже так, даже их последних сил.
Мне удается вырваться.
До боли машу головой в разные стороны, не давая ему ни единой возможности вновь меня поцеловать. Я лучше сожру коровью лепешку на завтрак.
Боковым зрением замечаю, что по губе Леши скатывается алая кровь, прекрасно. Так тебе и надо! Следом он снова впивается в губы, на этот раз нежнее. От чего коленки дрожат и все тело превращается в вату.
Я не хочу тебе отвечать, не хочу!
Спецназ толкает меня к стенке и собой прижимает, раскатывая по холодному кафелю. Отрывается от губ рывком первым, я тут же луплю ему еще одну пощечину, но в итоге теперь мои руки бережно укладываются
—Ты себе даже представить не можешь, какой я сейчас злой. И лучше бы тебе больше никогда не доводить меня до такого, потому что это, бл*ть, конечная остановка. С моей работой от такой как ты надо сматывать удочки и смываться куда подальше, но вместо этого я на тебе залип так, что дышать не могу. А ты мои яйца в мясорубке прокручиваешь. Нахера, Вика? Я тебе сказал все как есть, моя почти что бывшая жена беременна не от меня, и это она же мне сказала. Все что вылилось на тебя — гнев обиженной женщины. А ты повела себя как ребенок, — он утыкается своим носом в мой, теперь мне становится больно.
Физически и морально. Сама сказала, да? В глазах Архангельского не читается ложь, но это лишь потому что я так сильно хочу ему верить, что готова принять любое слова взаправду.
От услышанного даже обидно.
—Я сбежала не от твоей лжи, а от угроз, которыми разбрасывалась твоя почти что бывшая беременная жена. Или мне надо было дождаться Сергея? И сдаться ему с улыбкой на лице?
Кивнув, спецназ недовольно кривится, а затем снова поливает меня нравоучениями.
—Ты должна была предупредить моего человека, а не делать вид, что мы теперь каждый сам за себя.
—Тратить время еще и на это, ехать с телефоном, который не прослушивается, но о существовании которого точно знает твоя жена? Она ведь знает, что у тебя такой телефон есть, Леша? Времени у меня для этого не было. И знаешь, да, я устала, что у нас каждый раз херня вылазит. То одна, то другая. Может и правда, может просто каждый пойдет своей дорогой, а я уж как-то справлюсь сама. Без дополнительный потрясений.
Кричу раненым зверем, пусть мне и очень больно это произносить. Словно ломают руки и ноги. Всматриваюсь в Лешу, на лице которого разливается новый спектр эмоций от моей речи.
Ну не ударит же он меня? В самом деле…
—Я сделаю вид, что не услышал. А теперь пошла вперед, села в машину и не отблескиваешь, пока я не успокоился. Иначе я дам тебе еще один повод остаться, — утробным голосом произносит он, толкая меня к машине.
Сбежать у меня точно не получится, но страшно другое…я очень хочу остаться.
Двойственность убивает меня.
В машину сажусь дрожа. Меня эмоционально трусит и переворачивает. Все ещё в шоке прокручиваю в голове случившееся. С УМА СОЙТИ! Поверить не могу, что все со мной происходит.
Он вызвал группу захвата, чтобы меня вернуть, вернее, чтобы забрать. Он меня забирает…
Одновременно с трепетной дрожью во мне рождается и ужас. Леша псих? Но почему тогда на лице размывается тупая улыбка? Я радуюсь этому и злюсь одновременно.
Как только Архангельский садится за руль, я напрягаюсь сильнее, как будто и правда есть куда сильнее напрягаться.
—Извиниться за свой косяк не хочешь?— угрюмо произносит он, набирая что-то в телефоне. Через пару секунд звучит голос на той стороне, и Леша обращается уже к нему, — отбой. Свободны. До завтра, — мурашки скачут по телу от вибраций, исходящих от мужчины.