(Не) верные
Шрифт:
Прямо у входа замечаю…Решетникова. Он видит меня, что-то щелкает у обоих, траектория движения меняется.
Утро перестает быть томным.
Бывший друг движется на меня резкими движениями, лишенными всякого терпения. Я прекрасно понимаю, что будет дальше, вот почему ключи от машины летят в карман штанов карго. Он приближается, но не замахивается, как я ждал, я вытягивает с кобуры пистолет и тут же наводит на меня.
Оп. Теперь мы играем по-взрослому. Ухмыляюсь, но подозрительно посматриваю на то, как именно он пытается меня принудить к конструктивной беседе. Возле прокуратуры
Адреналин впрыскивается в кровь, я от этого напрягаюсь, готовый чуть ли не к прыжку. Глаза в глаза смотрим, не дышим, считываем друг друга. Народ вокруг собирается, взглядами обвешивает нас. Не каждый день представитель закона наводит оружие на своего коллегу.
Ты так сильно встрял, бывший друг? Вика тебе стала важнее всего на свете? Понимаю, сам себя ловлю на этой больной мыслишке, еще и восторг отлавливаю, но стараюсь не утонуть в ощущении зависимости от нее.
Решетников выглядит плохо, откровенно херово, я бы сказал. Но вместо того, чтобы начать разговор, он молчит и требований не выдвигает. В переговорах с террористами главное не думать, что ты главнее них. И не думать, что ты ниже их по рангу, потому что оба варианта одинаково плохие.
Лучший переговорщик у нас все-таки Фрост, но я тоже не пальцем деланный. Медленно поднимаю руки вверх, показывая, что я безоружен. Так и есть же, табельное на даче в сейфе. И кстати, забрать надо.
— Ты хочешь поговорить, Серый? — обращаюсь к нему спокойно, голос при этом не делаю дружеский. Он спокойный. Боковым зрением ловлю всеобщее оживление. На улицу высыпаются люди, в частности, с оружием.
Отлично. Свидетелей станет еще больше, а скандал максимально разрастется.
—Где она, мать твою?! — срывается на крик, начинает дрожать. Я вижу, как дуло пистолета смещается ниже. В худшем случае он прострелит мне живот, ведь Решетников по стрельбе всегда имел высший был. А с нашего расстояния не попадет только слепой.
Страха нет, есть тупой азарт, который врубается у меня в моменты, когда моей жизни что-то угрожает. Странная реакция, но другой нет. Я вдруг вообще уже не боюсь совсем ничего и мечтаю просто избавиться от угрозы.
—Она в безопасности, ты можешь не переживать, — последнее сказанное — моя ошибка. Не приказывать никому что делать, а что не делать. Проеб сразу ловлю красноречивым ответом бывшего друга.
Пришибает битой по лицу.
—Не говори мне, что я могу, а что не могу. Верни ее немедленно! — рука дрожит, он щелкает предохранителем, и я выравниваюсь по струнке. Капля пота скатывается по шее вниз.—Это моя женщина, моя! Она моя жена! И я защищу ее от всех.
Если бы я не знал Серого, то мог бы подумать, что он после жесткого ПТСР. Киваю, соглашаясь со всем. Он должен понимать, что я готов на все, любые условия, без «компромиссов» и «если».
—Как ты видишь эту ситуацию?
Решетников машет головой отрицательно, рука все еще дрожит. Фигура подскакивает на месте, он весь вспотел. Взгляд мечется от меня к земле, по кругу. Боится, что сейчас его заломают со спины. Этот вариант был бы неплохим, если бы мы не стояли так близко. Слишком
—Не подходить! Я буду стрелять в него! Буду стрелять!
Вижу, что Арест тоже тут. Взглядом показывает мне их план, но я отмахиваюсь, криво улыбнувшись. План отложим, ребята. Не надо на авось, Решетников выжить должен, хотя наш УК трактует много вариантов, где в этой ситуации никто даже ответственности не понесет.
—Серый, я жду твоих условий.
—Адрес, где она. Точный. Я забираю ее, и ты больше никогда не появляешься на горизонте, — он приближается ко мне, в вытянутой вперед руке по-прежнему пистолет, снятый с предохранителя.
Быть на мушке то еще наслаждение. Меня выкручивает по спирали от желания выбить пистолет с рук, но выжить хочется больше. Риск есть, а я обещал Вике. Это обещание важнее всего сейчас. Медленно скольжу взглядом по бывшему другу, останавливаюсь на лице, без тени каких-либо эмоций отвечаю:
—Переулок Школьный, дом три, квартира сто. Мы только сегодня говорили о том, что она вернется к тебе. Сама просила меня. Так что она ждет тебя.
Вливать в уши сироп человеку во время экстремальных переговоров — не худший вариант. Ты даешь ему то, что он просит, незамедлительно. Серый в лице меняется, зубы сжимает, сдерживая улыбку. Хочет от радости засмеяться, но глушит себя. Судорога по лицу проходится.
—Врешь. Ты врешь мне!
—Серый, я хоть когда-то врал тебе?
Он дрожит, на меня волком смотрит. Я начинаю подозревать, что бывший друг может быть под чем-то. Зрачки почти не реагируют, расширены и это при таком солнце. Что за нахер вообще?
—Со мной поедешь. Спиной повернулся, —приказывает грубо, и я выполняю. В спину ударяется дуло.—Пошел.
Даже в таком состоянии он не дурак, и так просто обмануть себя не даст. Умно, но и я не дурак.
Иду, мы только вдвоём шагаем, остальные расступаются перед нами. Судя по траектории, идем к его машине.
Внезапно я слышу визг шин, а затем душераздирающий крик. Решетников отвлекается, это я спинным мозгом чую. Секунд хватает, чтобы уложить его на землю и выбить локтем оружие. Переломив руки за спину, сажусь на него сверху, когда к нам подбегает толпа.
Он скулит, а я наклоняюсь и вижу отсутствующий взгляд. Сомнений в том, что он что-то принимает, у меня нет.
—Архангельский, молодец, — меня хлопают по плечу, и я встаю с Серого, чувствуя, что все еще на подрыве. Взгляд устремляю в одну сторону, в другую, по кругу всех обвожу и замечаю источник звука.
Мелкий пацан лет четырех сжимает котенка в объятиях, сопли размазывая по лицу. Я продираюсь к нему через толпу и вижу, что мать его успокоить пытается, по голове гладит.
—Все хорошо, Ванечка, видишь, дядя успел затормозить. Все хорошо. Хочешь, заберем его домой?
Крик испуганного ребенка, увидевшего, как машина почти что сбила котенка, только что, возможно, спас мне жизнь.
—Хочу, — скулит пацан, на маму со слезами смотря.
Меня в разные стороны бросает по эмоциям. К нему подойдя, опускаюсь. Что мама, что сын настораживаются. Мелкий так вообще котенка сильнее сжимает, мол, не отдам.