Не возвращайся

Гауф Юлия

Соня словно мысли мои прочитала и спросила:

— А Паша что? Согласен на развод, или пытается вернуться?

Сердце уколол этот болезненный вопрос подруги. Я твердо решила перестать быть тряпкой, развод — дело времени, но черт возьми, неужели я не стою того, чтобы пытаться меня вернуть?! Я так сильно люблю Пашу, что решилась на самообман, обратно его принимала, и если бы не сообщение Тамилы, сумела бы проглотить все былые оскорбления. А он…

— Не пытается, — прохрипела и прочистила горло. — Приезжает, с Ликой пытается

разговаривать. Меня игнорирует. Плевать ему, Сонь: со мной или без меня. Еще и ведёт себя при встречах так, будто не он, а я предательница, и по отелям с мужиками таскалась.

— Наверное, кризис среднего возраста: жестокие поступки, молодые девочки, красная машина.

— Красную машину Паша пока не купил. Хотя еще не вечер. Может, сегодня приедет как раз на красной новой машине, я ничему не удивлюсь.

— Вы сегодня видитесь?

— Да, — вздохнула, тяжело это для меня — Пашу видеть, и делать при этом вид что не оскорблена до глубины души его изменой и пренебрежением, нежеланием даже попытаться меня вернуть. — Сейчас Лика у Пашиной сестры, скоро она завезёт её домой. Глеб приедет на ужин, хоть покормлю его нормально. Паша говорил, что приедет с детьми увидеться.

На этом лимит моей общительности иссяк. Даже Соне я не смогла признаться что Паша вполне может забить на встречу с Ликой. Позавчера он тоже писал мне что приедет в семь вечера, и… не приехал. И даже телефон отключил. Явился утром: вымотанный, под глазами синяки были как после бессонной ночи. Еще одна оплеуха мне.

— Рисково, — Соня оглядела меня, когда мы прощались на парковке. — Но мне нравится. Только непривычно, но тебе очень идёт.

— Спасибо, — обняла и поцеловала подругу. — И за разговор тоже спасибо. Мне пора, через полчаса Лика дома будет, нужно готовить ужин.

И ждать Пашу. Ждать, и думать с кем он был, и куда поедет после, проводить свои бессонные ночи.

Глава 28

ПАША

Стою перед зеркалом, и прихожу к выводу: выгляжу я откровенно дерьмово.

Я никогда на свой возраст не тянул, пацаном даже в двадцать не выглядел. Потом Асю встретил, впахивал как проклятый, морщины рано появились.

Мне сорок, но сейчас можно дать лет на пять больше.

Зажал между пальцев прядь волос, дернул. Выдохнул с облегчением — не выпадают.

— Тук-тук, — в палату вошла Инна, в её ладони крупный апельсин. — Ну что, пациент, как себя чувствуем?

— Я в норме, — пригладил взъерошенные волосы, и обратил всё внимание на Инну — стоит напротив, улыбается, апельсинкой жонглирует. — Сейчас домой поеду.

— Паш, не нужно передо мной лицо держать, мы ведь не просто врач и пациент, мы еще и друзья.

— А как же врачебная этика? — улыбнулся ей, даже полегчало немного, тошнота отступила.

— А мы никому не скажем, — она заговорщицки подмигнула, и протянула мне апельсин. — Угощаю. А вообще я серьезно, Паш, не храбрись, не говори

мне что в норме. Я, как медик, отлично знаю, что такое химеотерапия.

— Раз знаешь — не задавай вопросы про самочувствие! — рыкнул, и тут же стало не по себе от чувства вины. — Черт, прости, Инн.

— Всё в порядке, — отмахнулась она. — А теперь серьезно расскажи мне как себя чувствуешь, это важно.

Как я себя чувствую? Примерно так же, как и выгляжу — погано.

— Так себе. Позавчера к детям должен был поехать после работы. Домой заехал, принял душ, переоделся. Даже в коридор вышел. Наклонился, чтобы обуться, и меня выключило.

— Обморок? Почему не сказал сразу? Паша, я же просила!

— Не обморок, — поморщился, вспоминая то своё состояние. — Руки онемели, голова чугунная стала. Тошнило, но не рвало. Сел на пол, к двери спиной прислонился, пытался отдышаться. Обо всём забыл, даже о своём имени. Как до кровати дополз — не помню. К детям так и не попал. Проснулся уже утром.

— И поехал на работу, — Инна неодобрительно покачала головой. — Паш, твоё состояние нормально. Первый цикл терапии — четырнадцать дней, позавчера тебе вводили препарат, о воздействии на организм ты знаешь.

Знаю, да. Тошнота, головокружение, поганая координация и отсутствие аппетита. И еще до хера малоприятных побочек.

— Работать меньше не пробовал?

— В четырех стенах я сидеть не привык.

— Ты хоть кому-нибудь из коллег расскажи про диагноз. Паша, это важно. Не обязательно всем объявлять о лейкозе, но хоть кто-то кроме врачей должен знать, чтобы помочь в случае надобности. Раз жена не может быть рядом, то пусть это будет кто-то из друзей.

Асю Инна упомянула с неодобрением, и получила от меня стоп-взгляд.

Я пока сам до конца не могу осознать то, что Ася меня… дьявол, да она просто меня кинула! Этого я точно не ожидал, этого в принципе никто не может ждать: что самый близкий и родной человек, узнав про диагноз, выйдет из комнаты и с холодным выражением лица заявит о разводе.

И это моя Ася.

Я думал, что хорошо знаю жену, и готовился успокаивать её, вытирать слёзы, обнимать, обещать, что всё будет в порядке. Извиняться за то, что не рассказал сразу как узнал о диагнозе и начал лечение — понадеялся, что крепкий организм справится, и щадящее лечение поможет.

Не помогло, пришлось начать химию.

А Ася плакать не стала. Слушала мой рассказ о диагнозе и прогнозах с отсутствующим выражением лица, и… предала.

— И всё же… — снова начала Инна, но я перебил:

— Хорошо, кому-нибудь расскажу о том, что болею.

— Ох уж этот снисходительный мужской тон, — закатила Инна глаза. — Паша, объясняю на пальцах: нужно чтобы кто-то жил с тобой. У тебя может закружиться голова, упадёшь, будешь лежать один, и некому помочь будет. Найдут тебя, когда персонал забьёт тревогу что босса на работе нет. Так нельзя.