Не время для нежности
Шрифт:
Внизу никого не оказалась. Поблескивала только в призрачном алхимическом свете зловонная жижа на земляном полу. Спрыгнул, вслушался в кромешную тьму — пусто. Тоннель был сквозной, несло по нему слабенький поток воздуха. Издалека доносился редкий звук падающих в лужу капель.
— Чисто, — шепнул он наверх. Отошел в сторону.
Тут же рядом неловко шлепнулось. Зачавкало ногами, бурча под нос ругательства.
— Не так уж тут и чисто, — возразил Иглао. Спрыгивая со скоб, он угодил в грязь, и теперь, морщась от омерзения, безрезультатно пытался оттереть ее с ботинок.
— Куда
— Все они куда-то ведут, — заметил Рики, подняв свечу над головой. — Как любая другая дорога.
— Ты не знаешь, — вздохнул Иглао.
Рики не ответил ему, он шел вперед. От склада нужно было уходить как можно быстрее. Времени у них почти не оставалось.
Достиг развилки. Прикрыв холодное пламя алхимической свечи ладонью, осторожно выглянул за угол: слева было очень тихо, справа же, вдали, на стенах плясали отсветы живого огня. Там, кажется, о чем-то оживленно спорили — мужчина и женщина.
Потом вышел в тоннель и повел Иглао в другую сторону.
Глава 10. Юстина Эбберг
Всю ночь Юстина готовилась к выполнению задуманного: разведывала возможные пути, какие пригодились бы в случае незапланированного отхода; следила за перемещениями стражи, взяв на заметку проулки и тупики, которые те предпочитали обходить стороной.
Делала она это, тайно перемещаясь по крышам жилых домов и многочисленных магазинчиков. Кошкой металась от кровли к кровле, изредка спускаясь на землю только для того, чтобы смутной тенью перебежать к отдаленному зданию.
Однажды попался ей на глаза мальчишка: не могла сказать точно — видел он ее или нет, но переживать за этакий пустяк не стала. В Сар-городе хватало темных личностей, какие не посмотрят, что мал. Если голова на плечах имеется, струхнет трепаться языком о тревожном.
И пусть даже расскажет — что с того? Лица он все равно рассмотреть не успел. Мелькнула и исчезла тень в отдалении. Не его дело…
Потом Юстина отсыпалась до полудня в номере. Не раз приходилось ей забываться сном на камнях под открытым небом, и на железном полу — тоже бывало. Но только если выдавалась возможность отдохнуть в достойных условиях, все же предпочитала она мягкую перину строгим нравам родного края.
Из гостиницы вышла в самое марево: жар поднимался от земли и дрожащими струями уходил в укрытое смогом небо. Прошла в городской парк, принялась ждать курьера.
Привратники у крепостной стены несли службу лучше всяких похвал: протащить мимо них снаряжение и главный инструмент следующей акции, взрывчатку, казалось невыполнимой задачей. Поначалу у Юстины вообще закрались подозрения, что Мама ошиблась с выбором плана, но вскоре поносила себя же за неверие.
Вдали раздалось ворчливое тарахтение паровой коляски. Над пригорком вознеслась чадящая труба, а затем явилась взору и сама вытянутая угловатая кабина, по бокам которой шли начищенные до нестерпимого блеска медные вставки с хищным орнаментом.
Остановилась метрах в ста.
Люди, способные помочь Юстине Эбберг, пришли к ней сами, едва услышав зов Тысячеглавой. И не кто-нибудь, а Кариссай собственной персоной пожаловал на уговоренную встречу. «Не нашел, кому мог бы довериться? — подумала она. — Или сам, на старости лет, решил поучаствовать в деле?»
Раньше дочь Тысячеглавой его не видела, а только слышала об этом странном человеке. Он был жесток, и дурная слава, которой тот оброс с головы до пят, вызывала в девушке отвращение.
Сгорбленный в три погибели старик в чопорном цилиндре, опирающийся на вычурно гнутую трость, предпочел спешиться и пройти разделяющее их расстояние пешком. Юстина ожидала его на лавочке под вязом, которую облюбовала еще перед походом во владение Выворотня.
Кряхтя, как старая развалина, он присел рядом. Трость при этом держал перед собой, выпрямив спину, насколько позволяла его изуродованная осанка.
— Геморрой, — пожаловался он. — Бич, с которым приходится мириться.
— Мы можем встать, если вам так будет удобнее, — равнодушно сказала Юстина. Она могла бы перечислить еще два-три недуга, признаки которых проступали на усеянном старческими пятнами лице; и с десяток тех, что мучили его тело, спрятавшись под шелушащейся страдающей от обширной экземы кожей.
— Позвольте мне самому, молодая особа, решать — что и когда я буду делать, — проскрипел старик. По мнению Юстины он обладал абсолютно несносным характером. И как только дожил до столь почтенных седин?
Кариссай снял перчатку, повернулся, изучая безупречный профиль девушки. Протянул руку и прикоснулся к гладкой щеке. Пальцы замерли ненадолго, ощущая близость и тепло нежной кожи. Заскользили вниз, под блузу.
— Как прекрасна твоя плоть, — прошептал он хрипло. В голосе проскользнула нотка сожаления. — Был бы на десяток лет моложе…
— В следующий раз я их отрежу, — предупредила Юстина, не оборачиваясь.
Улыбнувшись, Кариссай нехотя убрал руку.
— Разве этому учит ваша Мать — столь неучтиво разговаривать с людьми, пожелавшими оказать посильную помощь? — прокаркал он.
Она холодно посмотрела на него — жалкий старик, в затылок которому дышит смерть, решил укорить ее Тысячеглавой. Да он не достоин даже мельком брошенного взгляда ее!
Даром, что по-прежнему стабильно присылает новых дочерей. Оттого и жив пока. Не будь он важен, расправилась бы без раздумий — медленно, не щадя. Точно так же, как поступают его люди с девочками, которых Мама отказывается принять под свою защиту.
— Тысячеглавая исправно платит за оказанные услуги и сохраняет жизнь, — промолвила девушка, — тем, кто выполняет все возможное для сохранения Чулушты. Иногда люди забывают об этом, и на смену им приходят другие. Их не счесть.
— Строптивая девка… — тихо прокомментировал старик. — Угрожаешь?
— Предлагаю перейти к делу, — просто ответила она. — Солнце уже высоко, нет времени на пустые разговоры.
— Тогда знай, что груз окажется на вокзале к вечеру.
— Почему — не сейчас?