Не все мухи попадают в Ад

Сыров Владимир

Он снова улыбнулся, и в этой улыбке было что-то детское. Неподдельное любопытство.

– А это… – прошептал он, вновь наклоняясь ко мне, – это приятно. Чувствовать власть. Контроль. – Я вновь почувствовал тошнотворный смрад разложения, исходящий от него. – Видеть, как ломается… мир. Твой мир.

В его глазах мелькнуло что-то… хищное, животное. Он замахнулся и…

Но я уже действовал. Гнев. Чистый, ледяной гнев, словно поток жидкой стали, вытеснил парализующий ужас, мобилизовал тело. Александр целился мне в лицо. Я уклонился, резко пригнувшись,

и его кулак просвистел в воздухе, чуть не задев мою голову. Он потерял равновесие, и я воспользовался этим. Резкий удар ногой в колено – простой, но эффективный приём, которому меня учили ещё в академии. Александр вскрикнул и рухнул на пол. Он пытался встать, опираясь на руки, но я не дал ему этого сделать. Короткий, точный удар ногой в челюсть – и он отключился.

Но я знал, что это ненадолго.

Что за чертовщина?! С таким проявлением вселения мы ещё не сталкивались. – пронеслось в голове, и меня охватила новая волна паники. Не просто паники… ужаса. Что же делать!?

Внутри всё клокотало от гнева, отчаяния… бессилия. Он… он убил их! Мою семью. Мою жену, моих детей… Эти мысли, словно раскалённые иглы, впивались в мозг, выжигая всё на своём пути. Я чувствовал, как теряю контроль. Самоконтроль, который всегда был моей визитной карточкой. Моей защитой.

Я вспомнил про пистолет, который я держал в кабинете на всякий случай. Вот он, этот «всякий случай». Глубоко вздохнув, я бросился к столу, резко выдернул ящик и выхватил пистолет. Тяжёлый, холодный металл приятно лёг в руку, обещая защиту.

Возмездие.

Александр зашевелился. Его глаза открылись, и в них… в них плескалась нечеловеческая ярость. Он пытался подняться, тело его содрогалось в судорогах.

Александр встал на четвереньки, словно дикий зверь, готовящийся к прыжку. В его взгляде, в его движениях не было ничего человеческого. Только животная ярость. И жажда убить.

Он рыкнул и бросился на меня.

Я выстрелил.

Грохот выстрела разорвал тишину кабинета. Александр остановился, словно наткнувшись на невидимую стену. В его груди зияла маленькая разорванная рана, но… он, казалось, не замечал боли и продолжал двигаться.

Ярость и отчаяние захлестнули меня. Я стрелял снова и снова, целясь в него, словно в мишень. Пули разрывали его плоть, но… он всё не падал, продолжал идти, ползти ко мне, оставляя за собой кровавый след.

Мы оба рухнули на пол. Я продолжал жать на курок, выпуская в него оставшиеся патроны. Пока не щёлкнул пустой затвор.

Александр затих. Его тело дёрнулось и обмякло. Кожа покрылась чёрными трещинами, из которых вытекала густая, тёмная жидкость, похожая на… кровь? Гной? Она растворилась в воздухе, будто сотканная из тумана, оставляя после себя лишь тёмное, маслянистое пятно и тошнотворный запах гнили.

Но в тот момент я почувствовал удар. Не физический, удар по сознанию. Мощный, сокрушительный ментальный взрыв. Как будто кто-то… вонзил в мой мозг раскалённый крюк и с силой вырвал кусок

моей души.

Мир померк. И я провалился в темноту.

***

Сознание всплывало медленно, продираясь сквозь вязкую, удушливую тьму, словно росток, пробивающийся через толстый слой асфальта. Казалось, я тону в смоле, а где-то сверху, за тяжёлой завесой боли и оцепенения, ждёт нечто неизбежное.

Первым ощущением было жжение в висках – тупая, ноющая боль, пульсирующая в ритме с бешено колотящимся сердцем. Затем пришёл запах. Густой, липкий, насыщенный железом. Кровь. Но не просто кровь… гниение. Что-то прогорклое, пропитавшее воздух смрадом разложения.

Я попытался вдохнуть глубже, но горло сжалось судорожным спазмом, словно его сжали в тисках. Вкус во рту был… омерзительным. Смесь желчи, ржавчины и… чего-то сладковатого, приторного, от чего меня чуть не вывернуло наизнанку.

Веки казались налитыми свинцом, но я, преодолевая тяжесть и боль, заставил себя открыть глаза.

Первое, что я увидел, – потолок моего кабинета. Знакомый, но теперь какой-то чужой. Древесные узоры на тёмных балках, мягкий полумрак, разорванный всполохами светильников… всё, как всегда. Но что-то было не так. Что-то изменилось.

Я моргнул, пытаясь сосредоточиться, и хаос ощущений медленно начал складываться в более-менее осмысленные картины.

Кабинет был в полном беспорядке. Бумаги, словно осенние листья, разбросаны по полу, некоторые из них пропитаны чем-то тёмным и липким, словно пятна от масла. Разбитая ваза в углу, осколки которой блестят в полумраке. Опрокинутый стул. И в центре этого хаоса – неподвижное тело Александра Мечникова.

Его глаза были открыты. Пустые, немигающие, они смотрели в никуда. Лицо застыло в выражении, которое я видел в последние мгновения его жизни. Удивление. Осознание. Осознание того, что всё пошло не так.

В груди что-то дрогнуло, заныло… но я даже не попытался это осмыслить. Не было сил. Не было ничего. Только пустота. Холодная, бездонная пустота. Хах, с которой пришел бороться этот…

Память ворвалась внезапно, смывая остатки разума.

Голос Александра. Насмешливый, полупьяный… издевательский. Его слова, брошенные как что-то незначительное, но обрушившиеся на меня, словно смертный приговор.

«Ты ведь понимаешь, что их уже нет? Ни твоей жены, ни детей. Я делал это творчески, красиво было…».

Я с силой зажмурился, пытался сбросить эти образы, стереть их из памяти… но они, словно когти хищника, впивались в мой разум.

Реальность не давала мне спастись.

Жужжание… назойливое, противное жужжание заполнило внезапно наступившую тишину. Я медленно, с трудом повернул голову. В углу комнаты что-то шевелилось. Тёмная, копошащаяся масса десятков, если не сотен мух, облепивших… что-то. Или… кого-то.

Я знал, кого.

Меня передернуло от отвращения.

Я заставил себя подняться. Медленно, превозмогая тошноту и головокружение, опираясь дрожащими руками о пол. Колени подогнулись, но я, сжав зубы, удержался.