Не введи во искушение
Шрифт:
«В противном случае, — писал Краснов, — пройдёт короткое время, несколько недель, и тогда Дон надо будет отвоёвывать, как придётся отвоёвывать Украину».
Впоследствии Краснов вспоминал: «Как только война перестала быть национальной, народной — она стала классовой и как классовая не могла иметь успеха в беднейшем классе. Казаки и крестьяне отошли от Добровольческой армии, и Добровольческая армия погибла».
Краснов попытался ещё раз обратиться к Деникину за помощью в лице союзников на царицынском фронте. Главнокомандующий согласился при условии передачи
На этом все попытки генерала Краснова получить хотя бы малейшую поддержку от Добровольческой армии закончились. Теперь атаман Всевеликого Войска Донского судил, что скажет Войсковой Круг.
От Вёшенского округа на Круг поехали Захар Миронович с Сергеем Минаевичем.
По февральскому снегу добрались в кошёвке [15] , поставленной на полозья, в тёплых кожухах, подшитых валенках. Так, в одежде, и на заседание Круга явились: в зале было холодно, печи грели слабо.
15
Кошёвка (кошева) — (нар.-разг.) — широкие и глубокие сани с высоким задком, обитые кошмой, рогожей и т.п.
Вёл собрание председатель круга Харламов, один из главных противников Краснова.
Накануне оппозиция решила первый удар направить против Денисова, обвинив его во всех неудачах Донской армии.
От генерала потребовали отчёта. Но что мог сказать Денисов? Не мог же он ответить, что все последние дни они с начальником штаба генералом Поляковым разрабатывали наступательную операцию на Северном фронте. Сюда подтягивались лучшие дивизии Донской армии.
Оппозиция взваливала на генерала Денисова обвинение за обвинением.
Мало что смыслившие в боевых операциях Захар Миронович с Сергеем Минаевичем соглашались с выступавшими. Но вот слово взял войсковой атаман Краснов. Речь его была направлена в защиту Денисова.
— Не рушьте армию, господа делегаты Круга, одумайтесь, что вы делаете? Враг идёт, чтобы нас уничтожить. Ваше недоверие к командующему армией генералу Денисову и начальнику штаба Полякову я отношу всецело и к себе, потому что являюсь верховным вождём и руководителем Донской армии, а они только мои помощники... Устранить их от сотрудничества со мной — это значит отрубить у меня правую и левую руки.
Закончил свою речь Краснов решительно:
— В таком случае я отказываюсь от должности донского атамана и прошу избрать мне преемника.
Он покинул заседание под шум зала.
— Смотри, — говорил Захар Миронович, — я считаю, Круг неверно поступает, когда атаману недоверие выказывает.
— Может, оно и так, кум, но семь округов против атамана?
— А черкасня за него. А там три округа. Я за Краснова буду голос держать...
Председатель
— Сделаем перерыв на обед, а потом проголосуем по округам. Как они решат, так и поступим.
Знал Харламов, знала и оппозиция: округа выскажутся против Краснова. Его обвинят и в том, что союзники не дали помощи, и что он не соглашался на объединение с Деникиным...
Когда все выкричались и поставили на согласование, то отставка Краснова была принята, только «черкасня» покинула Круг... Краснов лишь покачал головой:
— У зависти чёрные крылья...
16 февраля на Круге ждали генерала Деникина. Краснов выехал ему навстречу, чтобы лично доложить о положении на фронте и в Войске.
Под станицей Кущевской генералы встретились.
Узнав об отставке Краснова, Деникин нахмурился:
— Жаль, что меня не было на Круге, я бы не допустил этого.
Краснов ответил:
— Сейчас настроение Круга и Войска таково, что любое ваше желание будет исполнено. Казаки видят в вас спасителя и всё для вас сделают.
Краснов хотел остаться атаманом и ждал поддержки Деникина. Но командующий Добровольческой армии видел атаманом Всевеликого Войска Донского своего соратника Африкана Петровича Богаевского. Пообещав Краснову поддержку, Деникин не приложил к этому никакого усилия.
На Круге же Деникин обещал Дону полную поддержку, а затем, отобедав у Краснова, отправился на фронт в район Донецка...
Пётр Николаевич стал готовиться к отъезду. Сказал жене:
— Лида, мы поедем в Батуми к брату, отдохнём. Когда советская власть рухнет, возвратимся в Петербург и заживём прежней жизнью.
— Нет, — решительно возразила Лидия Фёдоровна, — в этой стране ты постоянно ходишь по лезвию ножа. Уедем в Германию; надеюсь, ты не забыл, что 8то моя родина. Ты снова вернёшься к литературной работе, обретёшь покой за письменным столом. Ведь ты не только генерал, но и писатель.
Сжав виски ладонями, Краснов долго сидел, глядя в одну точку. Наконец поднял на жену глаза:
— Хорошо, Лидочка, поедем. Но я обязательно вернусь, когда родина будет во мне нуждаться...
Накануне Краснов отпустил Любимова и Шандыбу попрощаться с родными. Иван робко спросил генеральшу о Варьке. Лидия Фёдоровна сказала:
— Если она такая же честная, как вы, я обещаю, что возьму её в горничные.
Февраль был снежный и непостоянный: мороз то ударит, то отпустит. Шофёр вёл машину осторожно, не торопясь. Любимов и Шандыба сидели молча. Да и о чём тут говорить?
Трудно, ох как трудно прощался Алексей с близкими. Чувствовал, что не на год и не на два покидает родные места. Доведётся ли ещё повидать стариков? Или хотя бы побывать на их могилах?
У Ивана расставание прошло легче. Не задумывался он особо: уезжает и уезжает. Ко всему, не один покидал хутор. Варька согласилась сразу, а дома сказала:
— В Вёшки поеду к доктору.
В машину села, кутаясь в полушалок. Всю дорогу жалась к Ивану. О Степане не думала: три года не жила с ним, а мучилась. Да и где он, Степан?