Не выпускайте чудовищ из шкафа
Шрифт:
Я была чертовски хорошей.
Но случай не тот.
– Нюх тоже обостряется. Пожалуй… он лучше человеческого, особенно, когда имеешь дело с одаренным. В этом и суть. Мы улавливаем силу. След её. И чем лучше нюх, тем более слабый след способны взять. Я… могла пройти по тому, который недельной давности.
– Дар закрыли?
– Да нет, там скорее уж сама попала… маг последний, которого я взяла, сильным был. Из старого рода. Ну и приложил чем-то… выжить выжила, мы же крепкие, а вот нюх начисто отбило.
Так
Разве что…
Нет, это… это даже не безумие. Хуже того. Я покачала головой, прогоняя неудобную мысль. Но она не захотела прогоняться.
Глава 15. Пятерка кубков
Глава 15. Пятерка кубков
«Некий Прохоренко В., селянин, представ пред судом по обвинению в многоженстве, не стал отпираться, равно же раскаиваться в совершенном преступлении. Но обратившись к присяжным, сказал, что лишь исполнил долг свой пред людьми, ибо война забрала многих мужчин, а потому женщины молодые и здоровые не имеют иной возможности познать семейное счастие, кроме как вступив или во связь греховную, или в порицаемую законом…»
«Поленицкий вестник»
В участок Бекшеев все же заглянул. И был встречен мрачным взглядом Сапожника, который устроился у самой двери. Сел, вытянув ноги в проход. И убрал их нарочито медленно, при этом на Бекшеева глядел выжидающе.
Злить пытается?
– Где в грязь вляпался? – поинтересовался Бекшеев, потому как ботинки Сапожника покрывал толстый слой рыжей глины.
– Да тут…
– Этот?
– Спит, - Сапожник качнул головой. – Притомился.
И снова глянул, ожидая.
Ну да… княжич не выглядел настолько уставшим, чтобы уснуть в камере.
– Приходил кто?
– Сомов, - Сапожник потянулся. – Требовал отпустить.
– А ты?
– А я человек маленький, - улыбка стала широкой. – Мне что велено, то и делаю. Велено стеречь, я и стерегу. Прочее же пущай с начальством решает.
Глаза у него серые, ясные. А в них насмешка. Над Бекшеевым?
– Хорошо.
– Отпустишь?
– Куда? Тем более, если спит человек. К чему тревожить.
Кивок.
И ноги убираются с прохода. А сам Сапожник потягивается, нарочито медленно. Снова странно. Форму он не носит, а этот пиджачишко из темно-рыжего сукна смотрится, будто с чужого плеча. Лацканы засалены, рукава не лучше.
Рубашка синяя измята, и пуговичка верхняя оторвалась.
– Поговорим? – предложил Бекшеев. – Если желание есть.
– Нету. Но ты же не отстанешь?
– Не отстану.
– Папенька послал?
– Нет.
– Точно? – легкий прищур.
– Силой клянусь. Я тут по другому делу. И… парня убили. Знаешь?
Осторожный
– Все-таки убили?
– Убили, - подтвердил Бекшеев, вглядываясь в лицо.
Одутловатое. Пухлые щеки. Мягкий подбородок. Веки оплывшие так, словно Сапожник пил несколько дней кряду. Но не отпускает ощущение, что это тоже – маска.
– Не тут, - он убирает руки в карманы и горбится, отчего нелепый пиджачок поднимается горбом. – Мое почтение матушке.
– Вы знакомы?
В деле этого не было. Но Сапожник кивает. Пауза недолгая, в два удара сердца.
– Вытянула, - нехотя говорит он. – Помогу, чем смогу.
Он идет, слегка подволакивая правую ногу.
– Колено, - поясняет, хотя Бекшеев не задает вопросов.
А на улице сумерки. Быстро тут. И похолодало ощутимо. Ветер налетел, пронизывая пальто насквозь. Вот тебе и шерсть лучшего качества. А вот Сапожник накинул на плечи куртенку, тоже грязноватую, явно поношенную.
– Одежку б тебе сменить, - сказал он, глядя снисходительно. – А то загнешься раньше времени.
– Сменю, - пообещал Бекшеев, сдерживая дрожь. – Куда идем?
Здание участка располагалось на пересечении двух улиц. Этакая башенка в три этажа. Серый камень. Ни колонн, ни барельефов, только все тот же местный плющ с сизоватыми, словно инеем покрытыми ветвями.
– Тут недалече.
Сапожник и вправду весьма бодро пересек пустую улицу, чтобы втиснуться в узкий проход между домами. И там уже вывел в… сад? Если и так, то весьма заброшенный.
Зато лавочка имелась.
– Садиться не советую, - предупредил Сапожник. – Задницу отморозишь, а госпоже целительнице потом возись.
И опять обидно.
Как с мальчишкой, право слово. Может, в этом и проблема, что видят в нем именно мальчишку, решившего поиграть в большое начальство. Ну да, для них Бекшеев – чужак.
Тот, кто не был.
Не видел.
Не…
– Злишься? – с каким-то болезненным интересом спросил Сапожник.
– Злюсь.
– Маг?
– Аналитик.
Скрывать смысла нет, Зима все одно скажет своим. А если так, то завтра все будут знать. Если уже не знают.
– Сослали? Или сам?
– Сам. После болезни. Или в отставку. Или вот. Что это за место?
– Да так… старый дом. Я живу, - он мотнул головой. – Тихий. Очень. Дом не люблю, а тут вот дышится.
И он сделал глубокий вдох.
А потом вовсе куртку сбросил на скамейку. Следом и пиджак отправился. Бекшеев молча наблюдал, ожидая продолжения. На землю мятым комом полетела рубашка. И только оставшись в нательной майке, Сапожник успокоился.
– Штаны не будешь?
– Приступы. Долго… тяжело в помещении. Начинает казаться, что стены давят. Давят и давят… тебя когда-нибудь хоронили живьем?