Не взывай к справедливости Господа
Шрифт:
– Ты не будешь, слава Богу, или будешь – не дай Бог? – показывая своё дружеское расположение, припомнил он ходячую лагерную поговорку.
Кирилл расстегнул колечко, выбросил излишки пены на землю и поднял банку, показывая, что он пьёт за такого щедрого хозяина.
Карамба согласительно кивнул в ответ, похрустел пакетиком, вскрыл его и протянул Кириллу.
Ну, что сказать о настоящем пиве, когда пиво говорит само за себя?! Да ещё в неимоверную жару. Да ещё с орешками. Да ледяное!.. Сам бы пил, да кто даст?
Новый патрон Назарова тоже был человек не гордый.
– Зови меня – Константин, а, можно, просто –
– Да и я – так же! – неопредёленно ответил Назаров, не уловив – куда клонит старый уркаган.
Карамба молча прихлебнул малый глоток из банки:
– Мне про тебя дружок твой Колосицын, Серый тот, кое-что прозвонил, – Карамба нарочито переврал фамилию Сергея, – мне догадливые люди ни к чему, а вот умные – в кайф. Каждый в жизни должен получать не по закону. Какие у нас законы? Фуфло одно в Думе сидит! Жизнь должна быть устроена по понятиям. Ты работаешь – я плачу наличманом. Ты платишь – я на тебя горбачусь. Никакого гнилого либерализма! Всё по расчёту. Так, Кирюша?
– Так или не так, мы перетакивать не будем. Я – за! Кто – против? Против – никого нет! Так и отметим в протоколе! – созорничал слегка захмелевший от крутого пива Назаров.
– Ты вот что: ты на волгоградскую дорогу больше не показывайся. Завтра мы тебя направим на пензенскую трассу. Там и клиентов хватит, и дорога подальше от чужих глаз, да и менты – все свои ребята. Пока резина в цене, договаривайся на партию, можно со скидкой. Ничего, мы в убытке не будем! Главное – оборот! Деньги – товар. Товар – деньги! Ты своего Маркса ещё в хедере проходил. Да, а ты не еврей? – посмеиваясь, спросил почему-то он. – Моя Циля тоже в России еврейкой была, пока в Израиль не отчалила. А там русской себя называет. И жалуется теперь. Пишет, что там кругом одни евреи. Поговорить не с кем. Ты не стесняйся, пей. Орешки кушай! Папаня добрый!
Кирилл, опоражнивая банку, внутренне изумлялся: почему это вдруг его хозяин, матёрый калач, с ним такой разговорчивый. Вроде как за одной партой сидели.
Наверное, все, кто общался с представителями теневого бизнеса (а какой бизнес, если он легальный?!) замечали, что эти люди, в отличие от чиновников, ведут себя предельно просто. Ничего от официоза. Хлопанье по плечу – обычное дело. Братки!
И в этом тоже есть психологический расчёт на уровне безусловного рефлекса. Мол, я такой же, как и ты – пахарь. Перепахиваю свою борозду. Настрой паруса по ветру, и они тебя сами понесут навстречу удаче. Всё по-честному! Всё – хоккей!
Нет на свете человека более коммуникабельного и общительного, чем бывший зек, сидевший за мошенничество. Профессия обязывает. Срока обычно дают небольшие, а люди они умные, вот и тянет на разговор. Времени много, спешить некуда. Считай, болезнь у них такая. Ну, как силикоз у шахтёра.
И Константина Ивановича Шитова сделала простецким парнем ранняя нетрудовая жизнь. В лагере поневоле психоаналитиком станешь. Там, или тебя лечат, или ты кого-нибудь лечишь. Без этого нельзя.
Между отсидками – ты весь в делах, крутишься волчком, там точный расчёт нужен, наживка добрая. А в тюрьме и расслабиться можно: «динамо крутить», «лепить горбатого к стенке», «гнать фуфло», то есть сочинять биографию, байки травить. И «братанам» на пользу, и квалификацию не
Там, как в том анекдоте: «или ты чёрта съешь, или чёрт тебя съест. Если ты чёрта съешь – хорошо, а если чёрт тебя съест, тогда милок, ищи выход, тот, единственный, через задний проход».
Поплавок хоть маленький, а не тонет. Правда, дерьмо, тоже не тонет, но это другой случай.
Земля существует, пока она вертится. Крутись, сынок! Одна кура-дура от себя отгребает. Глянь-кось, рука в локте куда гнётся? То-то! А ты говоришь…
– Кирюша, – положил ладонь на плечо Назарову старый тюремный обыватель, – главное – не суетись под клиентом, не базлай! Пока резина в ходу, мы будем бабки делать. Потом, я тебя ещё куда-нибудь посерьёзнее пристрою. Ты чего не пьёшь-то? Пиво кончилось? Так я тебя коньячком прибалую. Хочешь?
На этот раз Назаров от дармовой выпивки отказался, сославшись на свои дела.
Обговорили завтрашний день. Никакого базара! Работать на интерес, а интерес – это деньги, бабло, как теперь принято выражаться в правительственных кругах.
– Ну, тогда держи краба!
– Держи!
Ударили по рукам. Ладонь у Шитова сухая, жёсткая, цепкая, точно как клешня у краба.
Назаров закрыл за собой калитку с двойственным чувством: с одной стороны получил работу и первые деньги здесь и сейчас, а с другой, горький, как от избыточного пива, осадок, что вот так вынужден жить по Дарвину, приспосабливаться к изменяющейся каждый день обстановке, наступать на собственную совесть, которую потом не отстираешь.
Но, если копнуть поглубже, то ведь всё бытие от сотворения мира – адаптация. Динозавры, уж какие громилы, а заартачились, гордые были. Ау! Где они теперь?
Сопоставив динозавров с тараканами, которые и теперь благоденствуют, Кирилл тут же повеселел. Напряжение от безденежья спало, лицо разгладилось, и он потянулся за сигаретой, забыв, что курево у него кончилось ещё там, на дороге. Пальцы нащупали в кармане мятый листок, который он хотел выбросить, да увидел кривые цифры телефонного номера и четыре буквы под ними – Галя.
Давно он с женским полом не встречался. Всё заботы, круговерть чёртова! О здоровье некогда подумать, напряжение снять, поиграться. Мужик ведь! Природой положено!
Хотя жизнь непоколебимого холостяка, вопреки устоявшемуся мнению, скушна и однообразна.
Привыкшего к нерегулярности женского общения, его, холостяка, как это не покажется парадоксальным, даже вопросы секса и всё, что связано с этим проявлением человеческой деятельности, заботят меньше, чем, скажем, женатого человека. Какие заботы? Увидел, – снял в кабаке, в клубе, на улице, да мало ли где снял ищущую того же женщину, привёл к себе, посетил сам, отстрелялся и – будь здоров! Никаких тебе проблем!
Только в тяжёлых рассветах наплывает иногда холодной тварью, раздувая резонаторы тоски, горькое чувство одиночества. Завозится в груди вместе с похмельной тошнотой. И станет омерзительна лежащая рядом чужая женщина с мятой грудью, ещё вчера столь желанная и необходимая. И ты, предотвращая затяжную, обязательную утреннюю «разминку», сунув сигарету в зубы, цинично хлопаешь по мягкой, остывшей за ночь, ягодице своей случайной подруги. Перебираешься под душ скоблить себя с остервенением жёсткой мочалкой, всем своим существом понимая, что так жить нельзя, и что такое – в последний раз.