Не запирайте вашу дверь
Шрифт:
— Мы прочитали ее окончание. Там были слова: «Изменишь — я тебя убью!» И мы захотели это убийство предотвратить. Только, — с сожалением вздохнула я, — до сих пор не знаем, кто кому изменит, и кого за это убьют. Не тебя ли?
— Да ее уже убили! — негромко засмеялся Лёня. — Ираиду Афанасьевну убили! Как и обещали.
— А за что ее убили? — удивилась я. — За измену?
— Что ты?! — добродушно изумился Лёня. — Хотя… Можно это и так назвать.
— А кому она изменила? — снова удивилась я.
— Не кому, а что. Она завещание изменила. Ты же
Слышать-то я слышала, но… Но как-то не связала одно с другим. Это было так обидно! Я была потрясена.
— А если бы она не?.. — пробормотала я. — То ее бы не?..
— Не знаю, — пожал плечами Лёня и притянул меня к себе.
— Подожди, подожди! Ты уверен, что ее убили? — я была рада порасспрашивать специалиста. — И кто?
— Я не очень уверен, — произнес он в ответ. — Но она всегда падала назад и могла удариться затылком, а вовсе не виском. А в этот раз — вперед, причем, по-моему, ее ударили сзади по шее, и этого удара хватило для смерти. Не было необходимости дополнительно биться виском. Но я всего лишь так думаю, а доказать ничего не могу.
Внизу хлопнула дверь. Очевидно, кто-то вышел на улицу. Или вернулся.
— Лёнь, они, наверное, ищут клад… Не знаешь, где он?
— Слышал я эту семейную легенду, — равнодушно ответил Лёня. — Только мне кажется, что клада давно уже нет.
— А вдруг… Скажи, что бы ты сделал, если бы нашел этот клад?
— Я-то? — легкомысленно усмехнулся он. — Я бы превратил его в деньги…
— Лучше в доллары, — предложила я. И представила: летят шуршащие зеленые бумажки с неба на землю, кружась и порхая, как кленовые листья. И падают на головы прохожих. Словно манна небесная.
— … и разделил бы всем поровну. Пока они друг друга не поубивали!
Незаметно пролетело полтора часа. Пора было уходить.
С первого этажа снова послышался шум.
— Неужели даже ночью кто-то ищет завещание? — недоверчиво спросила я.
— Пусть ищут, — пожал плечами Лёня. — Вообще-то один экземпляр завещания должен быть у нотариуса.
— Может, сказать им об этом?
— Не надо. Мне теперь все равно. Тебе, наверное, тоже.
— Мне тем более, — отозвалась я и лениво потянулась. — Я пойду…
— Подожди, возьми вот это. Пусть у тебя полежит, — Лёня протянул мне тонкий непрозрачный пакет размером со школьную тетрадку. — Внутрь пока не заглядывай.
Когда я вернулась к себе в комнату, мои соседки спали. Я осторожно положила пакет под кровать.
Проснулась я, по моим понятиям, поздно. Около десяти. Подруги уже бодрствовали — в горизонтальном, правда, положении. Они вовсю пользовались возможностью спокойно полениться, а она выпадала им нечасто. У меня же такая возможность обычно была, но приходилось ее игнорировать, поскольку лениться в ущерб себе почему-то не хотелось.
Я не торопясь, с чувством потянулась. Сетка кровати тоже потянулась подо мной, издав протяжный скрипо-вздох.
— Проснулась наконец! — обрадовалась Вика и, откинув одеяло, приняла полувертикальное положение. То
— Сейчас проведем совещание! У меня еще с вечера есть что рассказать.
— И у меня, — кивнула со своего дивана Люська. — Пока ты с Лёней время проводила, мы столько всего узнали!
Я улыбнулась со смущенно-загадочным видом. У меня тоже была информация, но я решила с этим повременить. Сначала выслушаю сообщения подруг.
— Начну издалека, — сказала Вика. — Во время Отечественной войны у Сенькиной матери погибли родители. Маленькую сиротку взял на воспитание дядько Михайло, он жил в деревне в Западной Украине и был весьма зажиточным. Настолько зажиточным, что перед Первой мировой войной закопал в саду, за хатой, клад — горшок с царскими червонцами.
Она помолчала, подбирая точные слова, затем тряхнула головой и прислонилась затылком к окну. Светлые, с золотистым оттенком волосы распределились по стеклу над ее головой, образовав половину нимба. При солнечном свете это выглядело бы очень эффектно, но, к сожалению, за окном было пасмурно и, к тому же, с неба капало.
— Советскую власть он не особенно любил, но во время оккупации немцы ему чем-то сильно досадили. Поэтому в конце войны он у себя в подполе спрятал раненого красноармейца, причем даже не спросил, откуда тот взялся. То ли партизан, то ли из плена сбежал. Дядя его два месяца у себя прятал, кормил, поил… а потом деревню Советская Армия от немцев освободила.
Вика сделала паузу и печально вздохнула. Я настроилась на грустный финал.
— Клад более тридцати лет в земле пролежал, две войны пережил; когда немцев прогнали, он его выкопал. Да, как оказалось, зря! Кто-то видел, как он за хатой копал. Видел и донес.
Вика еще раз проникновенно вздохнула, сопроводив свой вздох трагическим жестом.
— Ночью пришли с обыском, целый отряд, а с ними тот самый тип, которого они у себя прятали и уже почти за родственника считали. А дальше — чудеса! При обыске как будто ничего не нашли, но горшок тем не менее исчез! Все решили, что украл его тот самый тип. Украл для себя лично, то есть присвоил.
— А что за тип? — поинтересовалась я, весьма заинтригованная. — Они о нем хоть что-то знают?
— Теперь самое интересное! Сенькина мать хоть и была совсем маленькая, но того типа хорошо запомнила. И фамилию, и внешность, да так, что по ее словесному описанию ты его тоже узнаешь: смурной тип с помятой рожей и носом уточкой. Ну?! Говори, кто это!
Я напряглась и… поняла, где я его видела. На стене.
— Портрет! — сообщила я. — Висит на стене в «гостиной».
— Точно! — подтвердила Вика с довольными видом. — Это Милкин дед! Он присвоил чужой клад, который она всю жизнь искала. И похоже, что скоро найдет. А еще я слышала, как открывались двери. — Вика покосилась на Люську, кивая вполоборота, словно передавая ей очередь.
— Об этом я сейчас расскажу, — сообщила Люська. — Меня интересовали… — она замялась, но через пару секунд решительно продолжила: — Алина с Сергеем.