Не жалею, не зову, не плачу...
Шрифт:
улице с ребятами. Сидели на траве, играли на балалайке, пели «Гоп со смыком это
буду я, граждане, послушайте меня». Песня была длинная, лихая, всем нравилась.
«Вот пришёл Германии посол, хрен моржовый, глупый, как осёл, и сказал, что
Муссолини вместе с Гитлером в Берлине разговор про наши земли вёл». У Васьки
Тёткина случилось великое событие – он чпокнул Дуньку с дальней мельницы и
никому не давал покоя со своим счастьем. Стоило нам сойтись под
же начинал расписывать подробности. Рассказами Васька не ограничивался, он
повёл нас на то священное место, в рощу. Ему уже было шестнадцать, он получил
паспорт, и на всё имел право. Теперь у него пойдут девки одна за другой хороводом.
Что ни говори, а Васькин подвиг был примером возмужания, вхождения в роль,
отведённую природой. Девчонки для того и созданы, чтобы в один прекрасный
день быть соблазнёнными, они сами ждут, не дождутся. Может, и правда. Но у меня
всё было иначе. Я к Лиле пальцем не мог прикоснуться, а если случайно наши руки
встречались, я слышал грозовой треск и видел зигзаг молнии, можно ли в таком
состоянии про рощу думать? В то лето разговоры о девках велись постоянно, не
знаю даже – почему, может быть, старшие, уходя в армию, навязали нам тему,
передали тоску, но что было, то было. Однажды Васька принёс тетрадку, где мелким
почерком были записаны все сведения о половой жизни. Сначала шла анатомия, где
что расположено, потом приёмы соблазнения, где надо слегка погладить, а где
покрепче прижать, и как искать особые точки, чтобы распалить жертву
окончательно и бесповоротно. Удивительная была писанина, смесь науки с
фольклором, без иностранных терминов, всё кондовое, русское, язык прямо-таки
былинный. Меня эти наставления угнетали, всё должно быть возвышенно, совсем
не так грубо, хотя в действительности всё так и есть – грубо и низменно, иначе не
проживёшь, раз уж ты родился мужчиной. Вот от чего было дурнота – от
неизбежности.
Лиля вернулась из пионерлагеря 22-го июня. Взрослые
говорили, что началась какая-то там война, но мне было не до неё, мы будем
неразлучны с Лилей аж до первого сентября. А война тоже хорошо, мы сможем
наконец-то дать врагу отпор малой кровью, могучим ударом, хватит уже петь
попусту: «Если завтра война, если завтра в поход», пора уже исполнить слово. Я не
беспокоился ни за советский народ, ни за германский, я думал об одном, как война
отразится на моих отношениях с Лилей.
Не зря я думал. Она отразилась, со временем.
Газеты мы не выписывали, их вообще не было в околотке, а
радио было только у квартальной,
бывшей учительницы. У неё был громоздкий, как шкаф, приёмник, мама сходила с
соседками послушать Москву, и вернулась встревоженной – отца теперь заберут. На
другой день она послала к Ревекке Осиповне меня, там собралась почти вся
новостройка. Квартальная читала вслух газету «Советская Киргизия», выступление
народного комиссара иностранных дел Молотова – без объявления войны
германские войска напали на нашу страну и подвергли бомбёжке города Киев,
Севастополь, Каунас и некоторые другие, причём убито и ранено более двухсот
человек. В конце говорилось: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за
нами». Женщины пригорюнились – двести человек убито! Не один, не два, не три, а
сразу двести, сколько же семей пострадало, плачут теперь по ним не меньше
тысячи. Ах, какие сволочи фашисты… Рассказал я матери про двести человек, она
опять – ох, заберут отца, заберут. Меня её тревоги едва касались, мало того, у меня
снова радость – пришла Лиля и сказала, что в нашей школе открывается госпиталь,
а всех учеников переводят в школу № 3 в самом центре, возле Дубового парка. Мы
будем учиться в третью смену, из всех наших «А» и «Б» создаётся объединённый
седьмой класс. Мечта моя сбылась. Война вот-вот кончится, а мы так и будем
учиться в одном классе.
Но война не кончилась. Неделя прошла, и вот уже месяц
прошёл, а сражения только разгораются. Отец появлялся дома ночью и очень редко,
лошадь с телегой оставлял у деда на Атбашинской и тайком пробирался к нам. Если
кто-то его увидит, то за нарушение приказа снова ему тюрьма.
Война, тюрьма, сума, всё отходило на второй план, на первом
была Лиля. Жизнь стала книгой с невообразимым сюжетом, и теперь страница за
страницей, событие за событием пойдут неостановимо. Я не знал, что с нами будет
завтра, но уверен был, всё будет интересно, счастье нам на роду написано. А если и
беда случится, то так надо, – не познавши горечь бед, не узнаешь счастья радость.
Мы собирали афоризмы и особо выразительные строчки стихов, то она найдёт, то я,
именно с тех дней мне запомнилось навсегда: «Твоя судьба записана в Книге
вечности, и Ветер жизни листает её случайные страницы». Да, всё продумано
заранее и записано. Неспроста же я ей вручил тогда «Дикую собаку Динго, или
повесть о первой любви», а в ней события как раз в тех местах, где Лиля родилась, –