Не жди моих слез
Шрифт:
— А что это такое? — притворилась я безнадежной девственницей.
— О, Господи, вот уж не думал, что на свете еще существует подобная невинность!
Этот дурак, кажется, мне поверил и нежно (слюняво) поцеловал в живот.
Наконец мне удалось удрать в ванную, где я минут двадцать оттиралась мочалкой. Я даже всхлипнула несколько раз. Правда, скорбь быстро улетучилась — ванная комната в люксе гостиницы «Ялта» показалась мне по-сказочному роскошной. Ну да, в ту пору я еще понятия не имела, что такое истинная роскошь.
Я обдумывала ситуацию, стоя под теплым ласковым душем в розовой ванне.
Баруздин
Вдруг меня осенило, и я подпрыгнула в скользкой ванне, но, к счастью, удержалась на ногах.
Я обратила внимание, как Баруздин жрал глазами смазливую стюардессу в самолете. Как пускал слюни при виде молоденькой пухложопой горничной — даже ухитрился погладить ее по крутому бедру, надеясь, что я ничего не заметила. Толстую официантку в ресторане он, что называется, раздевал взглядом. Можно закатить ему сцену ревности. По-киношному бурную и шумную. Хлопнуть дверью, но попытаться проделать все так, что он побежит не за мной, а в бар. Да, следует все самым тщательным образом продумать…
Я второй день валялась на скучном до неприличия пляже в Феодосии, привлекая внимание мужчин своим навязчивым одиночеством. Я шаталась по городу, пила слабенькую «изабеллу», которой торговали в розлив на каждому углу, каталась на водных лыжах, после чего за мной стали постоянно ходить человек пять отшитых мной «скотов» ярко выраженной совковой наружности и жеребячьего телосложения. Один из них попытался поприставать ко мне во время моего одинокого заплыва, но из этого, разумеется, ничего не вышло. Наконец до меня дошло, что пора сматываться. Что я круглая идиотка. Что всю эту неразбериху, называемую человеческой жизнью, сотворили отнюдь не ради моего удовольствия.
Моя «комета» отплывала через час. Я сидела на террасе кафе напротив второго причала и накачивала себя бурдой из прокисшего компота, самогонки и помятых вишен, которую сосала из похожей на макаронину соломки, когда ко мне подошел высокий загорелый мальчишка и спросил, может ли он сесть за мой столик.
— Плиз, сеньор, — сказала я и приподняла свою тяжелую шляпу. — Через час я отчаливаю отсюда навсегда.
— Не исключено, что нам окажется по пути, — сказал парень. — И это вселяет в меня надежду. Вы москвичка?
— Теперь, похоже, меня оттуда метлой не выметешь, — со злой иронией на самое себя процедила я и, отшвырнув макаронину, допила большими глотками содержимое своего стакана.
— Женщинам да еще таким красивым, как вы, полегче в этой жизни. — Парень нагло глазел на меня. — Мужчины дают, женщины берут. Наоборот бывает редко.
Он пил из горлышка мутное местное пиво, запрокинув худую шею с большим острым кадыком.
— Похоже, я встретила философа, с которым
У меня завертелось перед глазами, и я рухнула лицом на стол.
… Я пришла в себя на лавочке в тени акации. Я была совсем одна. И не помнила, где я. Самое главное, мне не хотелось вспоминать.
— Девушка, это ваша сумка? — спросил появившийся откуда-то старик в белой панамке. Он поставил на лавку мою сумку из искусственной соломки, в которой, кроме купальника и сарафана, со скрипом вспомнила я, лежал кошелек с деньгами и паспортом. — Все на месте?
На месте было все, кроме денег. Вернее, на дне позвякивала мелочь, а в паспорте оказалась мятая трешка. Мой воришка обладал не такой уж и черствой душой и не остался безучастным к моему будущему.
«Комета» уже отчалила от пристани. Я тупо смотрела ей вслед.
Потом меня стошнило прямо в кусты — я и по сей день не умею пить, а лишь способна «заливать глаза», или, как выражаются глупые интеллектуалы, тоску. Будто она огонь, а не и без того мокрое болото.
Можно было толкнуть обручальное кольцо и махнуть к родителям. Очевидно, в моем тогдашнем положении это был самый «бескровный» вариант. Но мне, похоже, захотелось крови. Собственной.
Тип с усиками приклеился ко мне уже у входа в ресторан. Мы дули шампанское за столиком возле эстрады, на которой гудели электрогитары и стучал фальшиво настроенный рояль. Тип что-то говорил мне и все время порывался погладить по руке, которую я почему-то прятала под стол. Потом появились еще два или три хмыря. Я даже не пыталась разглядеть их физиономии — мне было на них глубоко наплевать. Мы встали и куда-то пошли. Мне в лицо тепло и влажно дышало море. В какой-то момент я ощутила, что по моим щекам текут слезы, и громко выругалась.
Вдруг меня больно ударили по ноге. Я почувствовала, как что-то хрустнуло в той самой лодыжке, которую я сломала нынешней зимой из-за того, что Леня не хотел со мной расставаться. Боль тревожно напомнила о реальности, но это произошло слишком поздно.
…Я лежала пластом на теплом песке, а мои недавние собутыльники что-то делали с моим телом. То самое, чего я боялась больше всего на свете. О Господи, мне так повезло, что я была в пьяной отключке…
Их кто-то спугнул, а я осталась лежать в той позе, в какой они меня оставили. Ужасно болела нога, но я все равно заснула или потеряла сознание. Потом я каким-то образом добралась до шоссе и очутилась в больнице.
Я думала, что сплю и вижу сон, когда надо мной склонилось Лёнино лицо. Его глаза, казалось, затягивали меня в воронку своих черных зрачков. Я не хотела просыпаться. Но мне мешал яркий свет из окна. Я закрыла глаза и в ту же секунду поняла, что это не сон.
— Инфанта, я с тобой, — сказал знакомый до дрожи в коленках голос. — Только не плачь, ладно? Тебе повезло — связки на этот раз целы, и через месяц ты уже будешь танцевать.
— Я… меня… — Черт, последний человек, которому я хотела бы признаться в том, что меня изнасиловали, был Леня. — Меня избили, — сказала я, глядя ему в глаза.