Не жди моих слез

Калинина Наталья Дмитриевна

Дома я застала одну бабушку. Она растерянно всплеснула руками, всхлипнула, припав на секунду к моей груди, и бросилась собирать на стол.

— Я голодная, ба. А где… остальные?

— Отец на работе, мама ушла в магазин.

Бабушка повернулась к буфету и стала доставать парадный сервиз.

Я молчала. Наверное, потому, что интуитивно понимала: негоже спрашивать инфанте, где ее шут. Но так и подмывало спросить. А бабушку, как я догадывалась — рассказать.

— …Уехал Ленька, — минуты через две прорвало бабушку. —

Говорят, сделал ребеночка Светке Полухиной и был таков. Но она сама на него вешалась. Еще как вешалась… Красивый парень. Я к нему как к родному внуку привязалась, — тараторила бабушка, удрученная Лёниным отъездом и предчувствием, что это известие расстроит и меня.

— Уехал так уехал, — пробормотала я. — Пусть эта Светка его ищет.

— Я думаю, вранье все это. — Бабушка суетливо расставляла посуду. — Это Светка так говорит. На него и Алка, которая в ординаторской работает, виды имела и…

— Ба, я что-то здорово проголодалась. Налей-ка борща.

Я съела две полные тарелки густого жирного борща. Потом пришла мама и нажарила котлет и картошки. С отцом мы выпили рябиновки. Меня развезло, и захотелось спать. Но я понимала: пробуждение в мансарде будет ужасным.

— Лягу на диване, — заявила я заплетающимся языком. — У меня ужасно жарко (я к себе не поднималась). — Вообще-то я к вам на два-три денька…

Я плакала во сне. Я обнаружила это утром — подушка была мокрой. Надеюсь, я плакала беззвучно.

Целый день прошлялась по лесу. Когда-то я любила весну. Позднюю тем более, богатую цветами, с птичьим пением. Трава была высокой и сочной. Все цвело и благоухало. Какая же тоска, думала я. Нужно линять в Москву…

Отец сказал, когда мы с ним после обеда сидели на диване:

— Волнуюсь за Леонида. То ли я в нем ошибся, то ли…

— То ли что, папа? — отважно спросила я.

— Странный он. Как я догадываюсь, оказался большим любителем женского пола. По крайней мере ходят слухи… С другой стороны, про кого они только не ходят. Да и у нас в больнице в основном женский коллектив. Кто-то мог иметь на него серьезные виды. А как иначе? Семья — основа нашей жизни.

Я усмехнулась. Как ни странно, я разделяла последнее утверждение отца. Уже утром я решила, что выйду замуж за некоего Баруздина из МИДа, с которым познакомилась на даче у Наташки. Этот тип уже успел прижать меня в укромном уголке, что определенно говорило о его ко мне интересе. Кажется, по всем статьям подходит. Правда…

— Папа, я собираюсь выйти замуж. Но я… понимаешь, я побаиваюсь мужчин. Они… они такие скоты.

Он глянул на меня удивленно и озабоченно.

— Дочка, тот, за кого ты собираешься, тоже, как ты выразилась, скот?

Я пожала плечами.

— Скорее всего да. Но он… У него отдельная квартира. И дача. К тому же…

— Что за чушь ты несешь! — Отец вскочил с дивана и зашагал из угла в угол комнаты. — Никогда не поверю, что ты настолько меркантильна

и… испорчена.

Он подошел к буфету и залпом осушил стопку рябиновки.

— И я хочу. — Я машинально выпила эту дрянь. — Дело в том, что я, папа, не умею притворяться. С ним придется спать. Это, наверное, ужасно.

— А ты разве еще ни с кем…

Отец замолчал и отвернулся. Понимаю, подобный вопрос собственной дочери способен задать далеко не каждый отец.

— Нет. Я… Впрочем, это неважно. Я знаю, как это происходит. Я много чего знаю. Напьюсь в конце концов до чертиков и…

— И зачнете какого-нибудь уродца.

Отец снова налил себе. Я заметила, что у него дрожат руки.

Вдруг он шагнул к дивану, на котором я сидела в неудобной скрюченной позе, и спросил, отважно глядя мне в лицо:

— Между нами: это из-за Лени?

— Ты что, издеваешься надо мной? — Я расхохоталась, но это вышло неестественно, и я закончила свой смех еще более ненатуральным приступом кашля.

Я тут же пожалела о своей откровенности.

— Он… он недостоин тебя, — продолжал свое отец. — Я думал, он влюблен в тебя, я был уверен в этом, а он… Сплетни на голом месте не возникают, дочка.

Отец сел на диван и спрятал лицо в ладонях.

— Влюблен? С чего бы это? — сказала я чужим хриплым голосом. — Ну нет, папа, кто-кто, а он свое место знает. Кстати, я очень ценю в людях это качество.

— Это ужасное качество! — выкрикнул отец. — Это… это какой-то пережиток рабства. Я был уверен, он любит тебя. Я еще и сейчас…

— Ошибаешься, отец. — Я встала с дивана и выпрямила спину. — Я не хочу, чтобы вы с мамой приезжали на свадьбу. Да ее и не будет. Сдам сессию, распишемся и махнем на пару недель на юг. Прошу тебя, пока ничего не говори маме.

— Я догадываюсь, куда он уехал, — говорил отец, стоя ко мне спиной. — У него сестра в Феодосии. Черт, думаю, он испугался, что эта дура Полухина подаст на алименты. Но я бы ни за что никому не дал его адрес. Она сама вешалась ему на шею — это все видели.

Он говорил что-то еще, а я смотрела в окно на цветущие дали. Я больше не была инфантой. В мое отсутствие случилась революция, и у меня отобрали шута. И королевство в придачу.

Не надо было отлучаться на столь долгое время из своих законных владений.

Но ведь особы королевской крови должны всегда чувствовать себя свободными…

Этот Баруздин не смог лишить меня невинности в нашу первую брачную ночь, хоть сильно потел. Я не подозревала, что импотентом можно быть и в тридцать с небольшим. Возможно, дело в том, что у него смолоду неспокойная работа: пошлют или не пошлют в загранкомандировку. У них в МИДе, говорят, все жутко нервные.

— Послушай, — сказал он мне после ни к чему не приведшей получасовой возни, — может, сделаешь минет? Меня это очень возбуждает.