Не жди моих слез
Шрифт:
В десять нас разбудил громкий стук в дверь. Стаська умоляла меня выйти к ней как можно скорей, потому что «очень, очень паскудно на душе и во всем теле». Я сказала неподдельно сонным голосом, что сейчас выйду.
— Ты запираешься, а я сплю нараспашку. Сегодня ночью кто-то бродил по дому — ты или…
— Я думала, это ты бродишь, — сказала я только для того, чтоб отвлечь Стаськино внимание от скрипа кровати и шороха Митиной одежды. — Я после Сочи стала такой трусихой: вечно мне что-то чудится, мерещится. Сейчас встану. Еще одно усилие…
Митя произнес одними губами:
— Двенадцать.
И растворился в мокром кусте сирени под окном.
Чтоб не пускать Стаську к себе — в комнате остались кое-какие следы нашей ночной жизни, — я обняла ее на пороге за плечи и повела на веранду.
— Это Митя ходил по дому, я точно это знаю, — прошептала она. — Если бы ходил кто-то чужой, мне бы стало страшно. А так нисколько. И вообще я всегда чувствую его присутствие. Да, ночью он был совсем рядом. Странный человек — почему не может появиться днем?
Мы пили кофе. Стаська бредила Митей вслух, я тоже, но только молча. Опять атмосфера была наэлектризована до предела. Не хватало искры, чтоб грянул гром, взрыв или еще что-то в этом духе. К вечеру на землю пал густой туман, и пронзительные гудки электричек как бы материализовали нашу со Стаськой тревогу в звуке.
— Я буду караулить его сегодня, — сказала Стаська. — Напьюсь кофе и буду ходить по саду со свечами. Такой туман — самая подходящая декорация для волшебных событий.
«Сегодня он не приедет, — с горечью думала я. — Могут отменить электрички. Что мне делать? Я рехнусь или умру от отчаяния. Природа будто настроена против нас…»
Я ошиблась: в двенадцать Митя был на месте. Ровно в двенадцать Стаська высунулась из своего окна, крикнула:
— Митя, Митя! Где же ты? — Через минуту она уже ломилась в мою запертую на крючок дверь. — Милуша, открой, Митя пришел. Ты все на свете проспишь! — кричала она на весь дом.
Мы дрожали, крепко прижавшись друг к другу в лапах голубой ели. Мимо проплывали обрывки тумана, все было нереально и потому совсем не страшно. Даже не было холодно, хоть у нас и стучали зубы. Потом мы влезли в окно, и едва я заперла его и задернула штору, как снаружи раздался голос Стаськи.
— Почему ты не открыла мне дверь? Я только что видела Митю, но его сожрал туман. Моего Митю сожрал туман. Что мне теперь делать?
Она сказала это так жалобно, что у меня дрогнуло сердце.
— Ложись спать. Он придет к тебе во сне.
— Ты так думаешь?
— Я в этом уверена.
Утром я проснулась в постели одна. Никаких Митиных следов в комнате не было. За окном вовсю светило солнце — далекое, чужое, по-осеннему холодное. Я быстро оделась. В коридоре нос к носу столкнулась со Стаськой.
— А я иду к тебе сказать, что Митя на самом деле ко мне приходил. Под утро. За окном только начало сереть, я открыла глаза, а он стоит надо мной и улыбается. Потом наклонился, погладил по голове. Ты знаешь, какая у него ладонь? Ах, Милуша, какая же у него ладонь…
— Как ты думаешь, Митя любит меня? — спросила за завтраком Стаська. — Нет, нет, я не про ту любовь, про какую ты подумала. Мне кажется, он любит меня совсем иначе. Как любят детей, которые,
Стаська весь день твердила эти слова, бродя по даче, по мокрому саду… Пока не заявились Нинель с Антоном. Она злая, как мегера, он — прилично навеселе. Лина накрыла на стол. Помню, Нинель хлестала Антона по щекам и топала ногами на Стаську. Наконец все уселись обедать. Посередине стола красовался букет чувственных белых орхидей. Нинель в длинном атласном халате в крупный горошек разливала суп из тяжелой белой супницы, когда на веранду вошла незнакомая тетка в ядовито-розовом плаще.
— Здрасьте. — Она обвела всех бесцеремонным взглядом, задержав его на Нинели, застывшей с половником в руке. — Вы знакомы с Дмитрием Степановичем Горбачевичем? Так вот, он попал в больницу с гнойным аппендицитом. Вы угостите меня супчиком? Со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было.
Тетка сняла плащ, положила его по-хозяйски аккуратно на спинку тахты, где летом спал Митя, придвинула к столу стул и уселась рядом с Нинель.
— В чем дело? — растерянно спросила та, машинально подавая ей тарелку с супом. Нинель впала в нечто вроде шока. Никогда не забуду автоматизм ее движений, с каким она наливала суп и передавала тарелки нам.
Тетка припала к тарелке и несколько минут не поднимала от нее головы.
— Рюмочку налейте, — велела она Антону, перед которым стояла бутылка коньяка.
Наконец Нинель начала подавать признаки жизни.
— Станислава, Людмила, что тут без меня происходило? Отвечайте! — потребовала она хорошо поставленным сопрано, что определенно предвещало скандал.
— Врете вы все про нашего Митю, — сказала Стаська безостановочно жующей тетке. — Он был у нас утром. С ним ничего не могло случиться. И вообще: кто вы такая и что вам от нас нужно?
— Да я его жена, — сказала тетка, не спеша опорожняя вторую рюмку. — Я за ним следом приехала, он сперва и не догадывался про то. Нелады заподозрила, вот и приехала. Ну, ясное дело, завел парень в Москве подружку, как тут не понять: жить-то где-то надо, харчиться тоже. Он такой нервный приехал, истощавший. А эта штуковина у него совсем не стоит. Вот я и поняла…
Тетка говорила и говорила. Она была настолько нагла и вульгарна, что мы со Стаськой поначалу не восприняли ее всерьез. Первой опомнилась Нинель.
— Я попрошу вас немедленно уйти. Вон из моего дома! — завопила она уже дискантом. — Мои дочери — девушки, а вы говорите всякие мерзости. Вон отсюда, проститутка грязная, сейчас милицию позову!
— Тоже мне раскудахталась, старая курица, — сказала тетка тоном привычной к перепалкам базарной торговки. — Спросила бы лучше у своих девушек: к которой из них он ездил каждую ночь. Может, сразу к обоим? Та, сухонькая, — тетка ширнула пальцем в сторону Стаськи, — навряд ли в полюбовницы сгодится. Эта, — ощущение было такое, словно ее палец проткнул меня насквозь, — скорей подойдет. Так что, мать, гляди, как бы твои девушки не принесли в подоле.