Не жди моих слез
Шрифт:
Мама не спрашивала меня ни о чем, кроме здоровья, мама пыталась отвлечь меня от горестных дум, но очень скоро поняла, что это пустой номер. Я ни в чем не видела смысла и на все ее приглашения сходить в кино или в гости отвечала тупым «Зачем?».
Как-то она упросила меня пойти помочь ей убрать квартиру, как она выразилась, дальнего родственника. Мы долго ехали в трамвае, шли переулками. Наконец мама отомкнула своим ключом ободранную закопченную снизу дверь, в нос ударил крепкий — настоявшийся — запах кошачьей мочи.
— Это я! — крикнула мама в глубину квартиры. — Со мною дочка Люда. Она тогда была совсем малюткой.
Квартира была обшарпана и загажена так, что не стоит описывать. Под ногами мяукали коты разных
Они с матерью обменялись быстрыми взглядами. Мне показалось, между ними пролетела искра. Я мыла на кухне посуду, мать шаркала шваброй где-то в недрах квартиры, а мужчина сидел в кресле с подлокотниками из свернутых в трубочку газет и напевал знакомую мелодию. Ту самую, от которой мое сердце когда-то уносилось в заоблачные выси. Все со мной случившееся предстало вдруг в мрачном, безобразном свете, жизнь показалась зловонной ямой, а любовь с ее неизбежным физиологическим ритуалом — обыкновенной пошлостью. Меня вывернуло наизнанку, и это, очевидно, спасло от худшего. Помню, Тигр гадко хохотал — о, этот человек все про меня понял и ни капельки мне не сострадал. Мама молчала.
— Вот где и как все заканчивается, — сказал Тигр, ни к кому из нас не обращаясь, когда мы сидели за столом в более или менее прибранной комнате и пили чай. — Молодость, волнующие до дрожи во всех членах взгляды, магия музыки, очарование весны. Женщина всегда хочет, чтоб мужчина, с которым она предавалась утехам любви, стал в конце концов ее мужем. Представляю, сколько бы у меня было жен, если бы я женился на всех, с кем тешился любовью. — Тигр снова расхохотался, теперь уже над собой. — Как видишь, Таня, я оказался прав: муж из меня никудышный, и даже глупая толстая жена в конце концов меня не выдержала и сбежала. А вот любовником я был исключительным — все женщины были мной довольны и нередко после меня давали отставку мужьям. В постели, разумеется. Таким образом я оказался виновником многих семейных драм и даже трагедий. — Он вдруг остановил свой взгляд на мне, и я ощутила его физическое, больно проникающее вглубь действие. — Женщины часто путают похотливость со страстностью. А страстность, страсть, страдания так романтичны. Эту романтику хочется прибрать к рукам. Чтобы ее голова лежала рядом на подушке. Чтобы ее ноги шли с тобой вместе на рынок. Чтобы ее руки несли авоську с молочными пакетами. Чтобы… Ха-ха-ха. Это все блеф, блеф. Потому что с тем, с кем хорошо в постели, не может быть хорошо в жизни. — Он снова больно ранил меня своим взглядом. — Познакомься я с твоей матерью годика на два-три раньше, и ты бы могла быть моей дочерью: у тебя были бы жгучие глаза и повышенная сексуальная возбудимость, которая смолоду и до немощных лет руководит всеми нашими поступками.
Тигр запрокинул голову и долго хохотал, барабаня ногами снизу по крышке стола.
— Он ненормальный, — шепнула мне на кухне мать и вздохнула. — Он и раньше был слегка тронутым, с годами это усугубилось. Его все бросили. Даже родная сестра.
Уходя, мать поцеловала Тигра в лоб — нежно, ласково, едва касаясь губами. Нет, вовсе не брезгливо — это был, как говорится, поцелуй в самую душу. Тигр сидел как истукан, а меня точно разрядом тока хватило. Как же я позавидовала матери!..
— Отцу про Митю не говори — он и по сей день не успокоился, — сказала в трамвае мама. — Ты же видишь, я езжу к нему лишь из сострадания. — Я понимала, мать врет, но промолчала. — Он сломал мне всю жизнь.
То, что возлюбленного матери тоже звали Митей, не просто поразило меня — я ощутила себя в ловушке, из которой не видела выхода.
В одну из таких ночей, когда я лежала в своей комнате и считала на потолке блики от проносившихся мимо машин, мне вдруг показалось, что, если я еще хотя бы на миллиметр продвинусь вперед по этому пути неутихающей скорби, у меня лопнет что-то внутри. Мне нужно было рассказать кому-то все то, что я пережила. Но кому?.. Отцу? Матери?.. Нет, нет, уж лучше себе самой. Я вдруг почувствовала потребность облечь в слова то, что до сих пор в них не облекалось, жило где-то вне их досягаемости, нарочно от них пряталось. Но только не теми фразами, которые звучат вокруг.
Я приподняла голову и услыхала голос внутри себя. Он был слаб, едва слышен, но этот голос словно говорил мне, что не все потеряно, что будет, будет что-то еще. Обязательно будет.
Отныне я сидела безвылазно дома и исписывала тетрадку за тетрадкой. Я бродила по квартире нечесаная, неумытая, но меня это не волновало — неожиданно для себя я переместилась в иную плоскость, где, как выяснилось, из отдельных деталей антимира можно соорудить вполне пригодный для собственного обитания мир. Где несбывшееся если и печалит, то красиво и как-то отчужденно, где слезы облегчают душу, исповедь разгоняет тоску, а боль болит терпимо и даже иногда сладко. И это случилось со мной благодаря Мите и нашей с ним несбывшейся любви.
Говорят, мужчина пишет, обращаясь к Богу, женщина — к мужчине, причем конкретному. Если это так, не вижу ничего плохого: любовь конкретная всегда импонировала мне больше любви абстрактной и всеобъемлющей. Я писала стихи, перемежая их абзацами прозы, в которых описывала природу: ветку в каплях дождя, грозовую тучу, лужу, в которой отражаются то голубое небо, то безрадостные лица прохожих. Мои же чувства, переживания, воспоминания могли уложиться лишь в стихи.
Летом из Москвы приехала мамина дальняя родственница, и мы неожиданно прониклись симпатией друг к другу. Галя училась на филфаке, и как-то я осмелилась прочитать ей вслух кое-что из своих записок. Она стала меня хвалить, и впервые почти за целый год мне вдруг осмысленно, а не по инерции, захотелось жить. Чтоб писать и писать новое.
— Ты настоящий самородок, потому что в результате личной драмы оказалась в полнейшей изоляции от внешнего мира. Что называется — родилась заново уже тем, кем захотела. И это тем более удивительно, что большинство женщин личная драма ломает и выбрасывает на свалку. Я знаю столько сломанных женских судеб. Поверь мне, это отталкивающее зрелище. Ты оказалась редчайшим исключением. Я бы даже сказала, ты нуждалась во встряске, в результате которой твои мозги встали на место. Но не думай, будто тебя ждет легкий путь. И прежде всего потому, что ты женщина на все сто процентов, что является для наших пишущих мужчин не последним оружием из ругательского арсенала. Я кое с кем познакомлю тебя в столице, правда, не знаю, что из этого выйдет. Хотя ты, я уверена, в любом случае будешь продолжать выражать себя на бумаге.
Я увозила в Москву целую сумку общих тетрадей и кое-что отпечатанное на машинке и подправленное Галиной рукой. Мне казалось, я повзрослела за прошедший год лет на десять — пятнадцать.
Галя пригласила меня пожить у нее — она жила в однокомнатной квартире, и я, конечно же, стеснила ее. Но Гале почему-то захотелось со мной понянчиться.
Человек, с которым Галя познакомила меня в Москве, тоже одобрил мои писания, правда, не столь горячо, как Галя.
— Он тебе попросту позавидовал, — комментировала она. — Мужчине обычно трудно пережить то обстоятельство, что женщина может оказаться талантливей его. Сверху вниз им на нас смотреть привычней.