Не жди моих слез
Шрифт:
Вскоре меня пригласили выступать на вечере, напечатали в журнале — крохотный рассказик, но я была счастлива. Я думала: «Быть может, прочтет Митя и…» Словом, ничего конкретного — одни воздушные замки. Когда я приехала в свой бывший дом за книжками и вещами, Стаська сообщила мне, что Митя уехал в киноэкспедицию в Среднюю Азию. Она встретила меня холодно и даже не поинтересовалась, как я живу и где. Связующая нас нить была кем-то либо чем-то разорвана.
Мой новый покровитель как-то пригласил меня в ресторан, подпоил, похвалил и признался, что я ему очень нравлюсь как женщина. Правда, он не собирается разводиться со своей женой,
Я не возненавидела себя, когда стала любовницей того покровителя, наоборот, почувствовала себя гораздо лучше в беличьей шубе и английских шерстяных колготках. Вдобавок ко всему у меня появился свой уютный уголок: однокомнатная, отлично обставленная квартира с письменным столом и пишущей машинкой. Со временем я научилась отделять себя прежнюю от себя настоящей. Как ни странно, обе прекрасно между собой уживались, хоть и поклонялись, можно сказать, диаметрально противоположным идеалам.
Галя порадовалась за меня, но попросила звонить ей и чистосердечно обо всем рассказывать. Мудрая Галя! Скоро я забеременела, мой покровитель, узнав об этом, очень обрадовался и заявил: если я рожу ему нормального здорового ребенка, разведется с прежней женой и женится на мне. Галя забрала меня к себе под свое широкое крыло, потому что разъяренная жена жаждала мести. Я была уже с огромным пузом и вся в коричневых пятнах, когда Стаська разыскала меня в институте и попросила, очень настойчиво и ласково, быть свидетельницей при регистрации ее брака.
Я была уверена, что она выходит замуж за Митю, хоть мне никто не говорил об этом, она сама — тоже. Я изо всех сил гнала от себя эту уверенность. «Стаська наверняка бы похвалилась, будь женихом Митя», — приводила я себе один и тот же аргумент. Я пыталась представить себе Стаськиного будущего мужа солидным респектабельным дядей — ведь его, убеждала я себя, выбрала Нинель.
Я не стала что-либо подправлять в своей безнадежно испорченной внешности — заплела волосы в косу, надела широченный размахай, правда, французский. Со стороны вряд ли кто-то мог заподозрить, что мы с Митей когда-то были…
Нет, мы не отлюбили свое. Я поняла это, едва увидела Митю.
Галя снова пришла мне на помощь: всю ночь утешала, увещевала, бранила, ревела вместе со мной.
— Эка дура — родишь, еще красивей станешь. А для Мити твоего это замечательный урок. Теперь он еще сильней тебя захочет. У вас будет лучше, чем было раньше, поверь мне…
Галя оказалась не права — с Митей у нас больше никогда не было ни радости, ни счастья. Зато было много боли.
Совет № 5
С ЭТИМИ МОЖНО СОХРАНИТЬ ДРУЖБУ
Сперва долго не соединялось, вернее, ты слушал мои «але» с таким же трепетом (если это не так — позволь мне остаться в неведении), как два года назад. Только теперь тебе этот трепет нужно было во что бы то ни стало скрыть. Итак, после третьего моего «але» ты
— Ты знаешь, что у меня был инфаркт?
— ?
— Врачи уложили на две недели в больницу.
— А теперь как… с сердцем? — спрашиваю тихо, но почти не испуганно — то ли не поверила, то ли не успела испугаться.
— Ну, в общем-то, это был не инфаркт, а предынфарктное состояние.
Почувствовал, наверное, что палку можно перегнуть, а то и вовсе сломать.
— Я ничего не знала, — начинаю оправдываться я. — Торчала безвыездно на даче. Откуда я могла узнать?
— Я, между прочим, тебе звонил.
Пауза. Ты ждешь, что я дрогнувшим голосом начну расспрашивать тебя о здоровье. Я жду (конечно же, жду — что толку врать самой себе?), что ты скажешь хоть одно слово, напоминавшее о былом. Но так уж повелось, что ни ты, ни я не делаем того, чего ждем друг от друга.
— Как дела? — спрашиваю принужденно.
— Дела? — Последний твой слог звенит на той самой высокой ноте, на какой звучали два года назад все наши телефонные диалоги. — Дела идут неплохо. Слушай, приезжай на премьеру моей новой пьесы. Послезавтра. Если не сможешь, через неделю будет еще спектакль. Артисты великолепные — все звезды.
Подруга, которая старше меня, уверяет, что мужчины много толкуют о своих делах только потому, что считают недостойным говорить все время о любви. И еще — чтобы, не дай Бог, не избаловать женщину. Но ведь вначале они говорят о ней даже больше, чем мы. Правда, в основном в постели.
— Поздравляю. Наконец.
Говорю это без особой радости — и тут же понимаю почему: все радости позади.
— Приедешь? Я… — щелкает в трубке, — приглашаю всех друзей.
Если бы ты сказал: «Я тебя встречу», вероятно, я бы не смогла выговорить это «нет», похожее на монотонный скрип раскачиваемой непогодой одинокой форточки в сад.
— Почему?
С плохо скрытым разочарованием, а больше недоверчиво.
— Работаю. С трудом вошла в ритм. Прерваться — смерти подобно.
Звучит напыщенно, но суть верна. Потому если ты и обижаешься, то слегка. Для тебя работа — святое.
— Очень жаль.
Не искренне и не официально. Так — никак. Интересно, а если сказать тебе — о чем угодно, но с прежней интонацией? Сказать, что ли?
— Але, але, ты куда-то пропадаешь.
— Связь, как… в девятнадцатом веке. Послушай…
— Да?
С интересом, который не успел скрыть.
— А… как поживает Елена?
Моя знакомая, с которой я только вчера разговаривала по телефону.
— В порядке. Обещала прийти на премьеру.
Больше говорить не о чем — это чувствуем мы оба. Или же можно проговорить, как бывало, час и больше. Все-таки мне еще не хочется расставаться. Тебе — тоже.
— Ты, кажется, собирался изменить финал?
— Да. И написал еще одну картину — в середине. Лирическую. В ней будет две песни.
— На чьи слова?
— Одной нашей поэтессы.
— Кто такая? Талантливая?
Не без укола ревности: знаю твою слабость к талантам!
— Ну… это при встрече. — Обычная присказка говорящих по телефону, тем более междугородному. А может, в самом деле — надежда на встречу? — Понимаешь, нужно было усилить лирическое начало. Лирика — мое уязвимое место. Но теперь, кажется, все встало на свои места. Надо будет учесть это в будущем.