Не зови меня больше в Рим
Шрифт:
– Я же не прошу послать нас в Сингапур. Ронда не так уж и далеко.
– И все равно надо запрашивать разрешение, доказывать необходимость поездки и оформлять кучу бумажек.
– А если позаимствовать чуток из секретных фондов?
– В этих фондах остались одни пауки и мыши. А о том, чтобы вместе с вами отправился Гарсон, даже и думать забудьте. Вы сами прекрасно справитесь.
– Но…
– Никаких “но”! Через два дня получите разрешение на поездку.
– Но два дня – это слишком долго!
– Долго? А куда нам торопиться? Покойник давно в могиле, да и убийца никуда не денется, так что…
Думаю, полиция – не единственная организация, где тебе сперва поручают ту или иную работу, а потом жмутся и не дают того, что нужно, чтобы ты ее выполнил. Парадоксы государственной
Я вернулась домой. Включила компьютер. Надо было заново распланировать работу и решить, чем именно заняться в ближайшие два дня. Но прежде всего требовалось остыть, взять себя в руки. Я внимательно перечитала отчеты. Что ж, хорошо, тогда мы побеседуем с дочерьми Сигуана сейчас, а не после моего возвращения из Ронды, как запланировали. Этим мы и займемся с моим помощником, дожидаясь, пока мне позволят истратить сколько-нибудь жалких евро на билет и гостиницу. Где они, мечты моей юности, в которых я видела себя разъезжающей по всей Европе в погоне за особо опасным преступником? Изысканные салоны, роскошные отели – и я в строгом элегантном костюме, подчеркивающем фигуру. Дерьмо! – как обычно говорят люди попроще, когда их затягивает в болото экзистенциальной тоски. Хотя, если хорошенько подумать, я уже вполне повзрослела, а продолжаю предаваться все тем же смешным грезам: инспектор Петра Деликадо расследует преступление международного масштаба с гламурной подкладкой. И когда только человек становится по-настоящему взрослым? Всякий раз, когда я вспоминаю какой-нибудь эпизод из прошлого, мне кажется, что ни моя личность, ни мои поступки не были достаточно зрелыми для соответствующего возраста. Ну вот, скажем, сейчас – стоило мне подумать о неудачном завершении дела, о профессиональном поражении… Не слишком ли большое значение я всему этому придаю? Я решила приструнить себя саму, а заодно и поучить мудрости. “Спокойствие, Петра, – сказала я себе. – Не надо отчаиваться. Толку от этого никакого. Ведь вам с Гарсоном есть чем заняться. И эти два дня могут оказаться очень даже полезными”.
Я услышала, как поворачивается ключ в дверном замке. Это Маркос возвращался с работы. Он вошел и поцеловал меня в губы, как обычно. Выполнив этот любовный ритуал, он уставился на меня с каменным лицом.
– Ну а теперь ты можешь наконец объяснить, что произошло с твоей сумкой? Сейчас, надеюсь, подходящий момент для такого разговора?
О том, в каком он пребывал настроении, долго гадать не приходилось: раздражение чувствовалось на расстоянии. И я попыталась вести себя в соответствии с теми правилами зрелого возраста, о которых только что размышляла: спокойствие и покладистость.
– Трудно такое объяснить, дорогой, но, честно признаюсь, мне пришлось ее подарить. Одна свидетельница, она сидит в женской тюрьме, потребовала у меня сумку в обмен на важную информацию. У меня не было другого выхода, и я вынуждена была согласиться на этот шантаж. Она знала такую вещь, без которой нельзя сдвинуть с места расследование, которое мы с Гарсоном ведем.
– Значит, так ты ценишь мои подарки! Я не говорю о материальной стороне вопроса, но знала бы ты, чего мне стоило выбрать для тебя эту сумку! Я попросил нашу секретаршу пройтись со мной по магазинам, чтобы можно было ориентироваться на женское мнение. А сколько сумок мы перебрали! И обошли не меньше десятка магазинов.
– Я знаю, Маркос, и, поверь, мне страшно жаль, что так случилось. И целиком признаю свою вину, мне ведь не пришло в голову, что ходить с такой сумкой по служебным делам – это, по сути, провокация. Корчила из себя черт знает что: мол, я не чета тем бедным и ничтожным людишкам, с которыми вынуждена иметь дело по ходу следствия.
– О какой частной жизни ты говоришь? У нас ведь с тобой на самом деле нет никакой частной жизни – ты, кроме работы, ни о чем больше не думаешь. Всегда одна только работа! Когда я возвращаюсь, ты уходишь. И, как правило, предсказать твой распорядок дня совершенно немыслимо. Чтобы не чувствовать себя одиноким кретином, я беру домой работу, чего раньше почти никогда не делал. Мы с тобой муж и жена, но есть соседи по кварталу, которые видятся чаще, общаются ближе, чем получается у нас.
Я продолжала сохранять героическое спокойствие, как положено зрелому человеку, но давалось мне это все с большим и большим трудом. Я предложила:
– Знаешь, что нам надо сделать для начала, чтобы найти выход из этой ситуации? Сесть и побеседовать под бокал вина о всяких таких вещах. Понимаешь, главное – сохранять контакт.
– Ничего не выйдет, у меня сегодня ужин с архитекторами из Мадрида. А ведь я говорил тебе о нем и даже приглашал, если пожелаешь, пойти со мной, но ты, само собой, позабыла. Ты вообще никогда не слушаешь, что я тебе говорю.
– Это типичный упрек в устах жен, ты-то почему им пользуешься?
– Пойду переодеваться, еще немного – и опоздаю.
Я собиралась пустить в ход юмор, но и юмор мне не помог. Наверняка Маркос явился с работы не в духе и выплеснул на меня свое дурное настроение. Я налила себе виски и включила телевизор. Кучка журналистов обсуждала современные проблемы. Снова появился мой муж – теперь уже расфранченный.
– Я пошел, Петра. Может, хоть завтра у нас найдется время вместе пообедать… если, конечно, я не слишком многого от тебя требую.
Это язвительное замечание, а также первый глоток виски мгновенно покончили с моей одноразовой рассудительностью, как и с манерами зрелого человека.
– Прости, Маркос, но ведь это ты сегодня уходишь из дому, чтобы с кем-то поужинать. А я сижу себе спокойненько, как и положено пушистой женушке. Так что не надо валить всю вину на меня!
– Пока, – прошипел он. – Сейчас мы снова начнем спорить, а я и без того опаздываю.
Оставшись одна, я тотчас и от души раскаялась в излишней мягкости и уступчивости. Выдержка и зрелость? Ну уж нет! В следующий раз надо сразу же закатить скандал, вместо того чтобы осторожно нащупывать пути к примирению. Иначе сбудется вечно справедливое правило: чем больше ты уступаешь, тем крепче тебя бьют. И вообще, семейная жизнь – жуткая вещь! И уж мне ли, три раза побывавшей замужем, этого не знать! Живи я одна, возможно, думала бы с долей ностальгии, как думают о чем-то неведомом: ах, это мелкие детали повседневности, которые надо одолевать вместе, ах, и это тоже одна из сторон любви – взаимопонимание! К чертям собачьим! – выплюнула я свою злость. Bullshit! – перевела я свою злость на другой язык. Потом залпом осушила стакан и немедленно налила себе новую порцию. Выключила телевизор – лучше ничего не знать о чужой глупости, с лихвой хватает и своей собственной, во всяком случае, поначалу ее легче переносить.
Гарсон расстроился, когда узнал, что ему не удастся прокатиться со мной в Ронду. Он пустился в рассуждения о том, что такая слаженная команда, как наша с ним, ни в коем случае не должна разбиваться в ходе расследования из соображений экономии. По его словам, национальная полиция и прежде никогда не знала роскошной жизни, но до нынешних времен те лимиты, в которых мы действовали, все же позволяли, по крайней мере, оплатить дешевую гостиницу для двух сотрудников. Однако, продолжал он не без занудства излагать свои претензии, если они начнут и дальше ставить нам палки в колеса, то к чему мы придем? А вот к чему: будем носить пистолеты без патронов – ради экономии, закладывать в ломбард наручники, когда иссякнут средства, чтобы дотянуть до конца месяца, разбивать палатки в поле на время командировок… Должна признать, что он несколько преувеличивал, хотя немалая доля правды в его ворчании присутствовала. Когда ты идешь по следу убийцы, любые ссылки на нехватку денег на текущие расходы кажутся опасным легкомыслием.