Не зови меня больше в Рим
Шрифт:
– Отлично, ispettore, можешь и дальше называть себя кретином, никудышным полицейским – кем хочешь. Если, конечно, тебе от этого легче… Но я убеждена, что больше, чем сделали, мы сделать не могли. Порой возникают непреодолимые препятствия, и бороться с ними невозможно.
И тут он в бешенстве вскочил и расшвырял ногой цветы, валявшиеся на полу. Потом заорал, словно теряя рассудок:
– Это тебе такие препятствия, видать, кажутся непреодолимыми, но я обычно веду себя умнее!
Я почувствовала, как кровь ударила мне в голову. Я сглотнула и, постаравшись, чтобы голос ни на полтона не повысился, ответила:
– Если ты видишь жизнь в таком свете и так обращаешься с людьми, которые хотят тебе помочь, меня не удивляет,
Не знаю, как он отреагировал на мои слова, потому что вышла из номера, даже не глянув на него. Я очень быстро спустилась по лестнице. Выходя на улицу, миновала нескольких полицейских. Потом прошла какое-то расстояние пешком, пока не увидела свободное такси.
Глава 13
Перешагнув порог своей комнаты, я сразу же атаковала мини-бар и налила себе виски. После нескольких спасительных глотков я почувствовала себя лучше. И позвонила Гарсону.
– Петра! А я боялся вам звонить. Где вы?
– Ложусь спать. А сами вы где?
– Пока еще на том же самом месте. Я проследил за тем, как увезли тело, потом явился Торризи. Мы с Габриэллой опросили жильцов того дома, но они все очень пожилые и не…
– Гарсон, ради бога, ничего больше не рассказывайте! Отложим это до завтра. Сегодня был ужасный день, и мне надо отдохнуть.
– Сложная страна, правда, Петра?
– Не говорите! И жители ее не лучше! У меня сейчас одно желание – убраться отсюда поскорее.
– Спокойной ночи, инспектор. Отдыхайте.
Бедный Гарсон, должно быть, убедился, что, по крайней мере, на сей раз не он вызвал мой гнев. Я допила виски и стала ходить туда-сюда по комнате. Вряд ли был смысл ложиться спать в таком состоянии. Сна не было ни в одном глазу, как у студентки, которая чувствует неминуемо надвигающийся экзамен. Я включила телевизор, пытаясь избавиться от ненужных мыслей. Очень красивая и очень сильно накрашенная дикторша с невероятной скоростью что-то говорила, не отрываясь глядя в камеру. Мне захотелось убить ее, и я перескочила на другой канал. Вышло еще того хуже. Здесь некий политик, лицо которого свидетельствовало о бесчисленных косметических операциях, с улыбкой что-то доказывал, но что именно, я так и не разобрала. И я вдруг поняла, что готова прямо сейчас, без малейших колебаний, выстрелить в него. Я выключила телевизор и решила поискать еще виски в мини-баре, но не нашла, зато там стояли бутылочки с разными другими алкогольными напитками. Я рискнула попробовать водку. Недурно. Дыхание стало спокойнее, и прорезалась наконец способность задать себе вопрос: я-то почему так омерзительно себя чувствую? Наверное, меня тоже сильно задело то, что я не заметила, как ловко и прямо у нас на глазах они разыграли свой спектакль. И ведь ни малейшего подозрения не закралось в душу! Бесило и другое: я так и не сумела по-настоящему разобраться во всех этих мафиозных структурах, которые, судя по всему, были прозрачны для итальянцев, хотя и для них проку от такой прозрачности на поверку оказалось мало. И с меня тоже нельзя было снять вину за этот провал. Я все время шла на поводу у Абате и, по сути, ни разу с ним как следует не поспорила, не предложила чего-то своего, не подтолкнула к иным решениям. В довершение всех бед Катанья убит и унес с собой в могилу кучу всяких сведений, которые помогли бы разгадать дело Сигуана. Но если подвергнуть мое нынешнее состояние пристрастному анализу, то вывод будет такой: именно ссора с Маурицио изначально выбила меня из колеи, а все прочее это только усугубило. Он вел себя непозволительно, кто бы спорил, но сам себя теперь и казнил, да и меня больно задел. Но при всем при том я не имела никакого права наносить ему столь болезненный удар, напрямую связанный с его личной жизнью. Он – мой товарищ и в момент откровенности посвятил меня в некие подробности своего прошлого. А я? Использовала его признания в качестве убойного заряда.
Было уже три часа утра, а я так и не сомкнула глаз. От новых покушений на мини-бар я отказалась. Если волью в себя еще хоть одну порцию спиртного,
– Петра, это ты?..
– Да, прости, я никак не могу заснуть.
– И я тоже.
– Кажется, я не могу заснуть потому, что мне надо попросить у тебя прощения. Я сказала тебе то, что ни в коем случае не должна была говорить.
– Но ведь это я сам спровоцировал тебя. А при таком накале эмоций человек говорит то, чего на уме у него на самом деле вовсе и нет. Ну, во всяком случае, я на это надеюсь.
Я засмеялась:
– Конечно, я ничего такого не думаю, зато одну вещь готова повторить: бессмысленно винить себя в каждой профессиональной неудаче. Течение жизни не может на сто процентов зависеть от нашей воли. Далеко не все можно предвидеть. К тому же, если бы мы все нити держали в своих руках… это было бы ужасно.
Он несколько секунд молчал. Потом спросил:
– Ты не хочешь приехать ко мне, Петра? Мы поболтаем, выпьем пива; может, это поможет нам заснуть.
– Я предпочитаю нейтральную территорию.
– Бар в гостинице “Мажестик” открыт до рассвета. Хватит тебе полчаса, чтобы добраться?
– Вполне.
И я отправилась туда. Вся публика в баре была элегантно одета, но это меня не смутило, тем более что и Маурицио был в той же одежде, что и при нашей последней встрече. Мы заказали по пиву.
– Знаешь, очень хорошо, что мы тут сидим, – сказал он. – Нельзя позволять, чтобы глупые недоразумения пускали корни. Такие вещи надо просто-напросто выбрасывать из памяти – и жить дальше.
– Это было не только недоразумение, это была нелепость, – пробормотала я. – Будь уверен, я и сама не умею прощать себе ошибок, но, увидев тебя в таком отчаянии… Не знаю, как сказать… На меня это так подействовало…
Он пристально поглядел мне в глаза. В его взгляде таилась ирония, симпатия ко мне и вызов.
– Тогда подпишем мирное соглашение, – прошептал Маурицио.
Я взгляда не отвела, и в моем взгляде он прочитал откровенное желание, понимание и вызов. И тут я услышала его слова:
– Ты восхитительна, Петра, восхитительна. Ты понравилась мне сразу, как только я тебя увидел, и с каждой минутой нравишься все больше.
Его глаза цвета меда прогуливались по моему лицу, но не для того, чтобы изучить его, а просто ради удовольствия. И тут я опять почувствовала желание – необузданное, горячее, дикое, такое, какое испытываешь только в молодости. Мне тоже нравился этот мужчина. Я не знала, нравился ли он мне прежде и будет ли нравиться потом, но именно в этот миг его ярко-красные губы, живые глаза, ржаного цвета волосы и радостная ухмылка вызвали желание поцеловать его в губы, сию же секунду поцеловать. Я хотела его, хотела его силу, его тело, хотя теперь он и казался мне незнакомцем. Я потеряла уверенность, что видела его когда-то раньше, и словно бы не знала, кто он такой. И это не имело никакого значения, достаточно было знать, кто такая я – женщина, все существо которой свелось к безумному желанию – волшебному, неодолимому, сшибающему все преграды.
– Поедем ко мне? – спросил он, с трудом обретая дар речи.
– Сними номер прямо здесь, – ответила я, чувствуя, как превращаюсь в живой факел.
А потом была вспышка, взрыв сознательной бессознательности, акт, который был человеческим именно потому, что в нем было много звериного. Я чувствовала это каждым мускулом, каждой порой своего тела, каждым касанием. Я отъединилась от себя самой, как случается, говорят, перед смертью. Я получила утоление – и вся выплеснулась наружу, я ощутила себя в центре жизни и, отлепившись от этого мужчины, ощутила некую абсолютную полноту. Я отвергла все хитросплетения собственного “я”, того вымышленного “я”, которое мы признаем за свое, потому что нам это внушили другие. В душе я смеялась. Жизнь была бы куда более настоящей, не будь у нас ни имени, ни воспоминаний, ни внешних подпорок, ни обязанностей. Одно только тело.