Не зови меня больше в Рим
Шрифт:
Я купила шелковый галстук для Маркоса, конфеты для детей… Не забыла и про поручение Йоланды и Сони. Потом села на террасе какого-то кафе. На краткий миг я почувствовала себя счастливой, ни о чем не думая.
В полдень мы с Гарсоном встретились в комиссариате. Он был страшно горд тем, как ловко справился со всеми покупками и как ловко объяснялся по-итальянски. Он стал отчитываться:
– Не знаю, как вы на это посмотрите, но я купил кое-что для детишек наших итальянских коллег.
– Фермин, это гениальная идея! Только позвольте и мне поучаствовать в расходах.
– Хорошо, только не уверен, что мне пришло в голову что-то особо оригинальное.
– Такие вещи не меняются, а что касается мишки, то тут вы попали в точку: малышей не оторвать от всяких зверюшек на грани исчезновения. Надеюсь, для Беатрис вы тоже что-нибудь нашли?
– Очень дорогие духи.
– Какой марки?
– Не помню, но называются они Notte d’amore. Мне показалось, что в этом будет некий намек.
Но тут появились наши итальянцы, и мы двинулись в тратторию. Разом куда-то испарились неприятные воспоминания о минувшем расследовании, а если какие и остались, то мы твердо решили утопить их в вине. Первым поднял бокал, чтобы произнести тост, мой помощник:
– За наших дорогих коллег из итальянской полиции! Благодарю их за помощь в нашем деле и клянусь, что никогда их не забуду.
Мы сразу оценили великолепное вино, выбранное Абате. Следующий тост произнесла Габриэлла:
– Я только скажу, что буду скучать по вам обоим. Очень сильно скучать, по-настоящему.
Если бы она решилась на более длинную фразу, слез бы ей не удержать. Глянув на Абате, который вроде бы не собирался перенять инициативу, я поняла, что настал мой черед.
– За чудесных профессионалов, которые оказались еще и чудесными людьми!
Прозвучало это эклектично, но я попыталась свести воедино все то, что и на самом деле чувствовала. И тут бокал поднял Маурицио:
– Я не хочу еще выше поднимать эмоциональный градус нашей прощальной встречи, иначе все мы тут утонем в слезах. Сразу перейду к делам служебным, потому что у меня есть хорошая новость: комиссар Торризи только что прислал нам бумагу, в которой с уверенностью пишет, что в деле Сигуана замешана неаполитанская каморра. Последней уликой, считает он, можно назвать пулю, извлеченную из тела Катаньи, – именно такого рода пули использует эта криминальная организация, и она же, кстати сказать, активнее, чем другие, действует в Барселоне. Поэтому, считает Торризи, помощь, которую может оказать итальянская полиция в деле Сигуана, еще ни в коей мере не исчерпана. Так что не спешите прощаться навсегда, нам еще предстоит работать в одной связке.
Новость была действительно хорошая, и мы выпили за нее. И уже немного захмелев, приступили к еде, которая выглядела парадно: салаты, маринады, паста с трюфелями и тальята из свинины. А на десерт – самые разные сласти, при виде которых мы не могли сдержать восторга.
Я ненавижу прощания. Будь на то моя воля, я вычеркнула бы их из списка событий своей жизни. В откровенном проявлении чувств, на мой взгляд, всегда есть что-то стыдное. Так что, пока Гарсон бесконечно и шумно обнимал итальянцев, я ограничилась тем, что каждого поцеловала симметрично – в обе щеки. Потом мы поехали в гостиницу за чемоданами, так как наш самолет вылетал в тот же день.
Когда мы очутились в аэропорту, все мысли мои были уже в Барселоне. Я позвонила Йоланде.
– Да, инспектор, мы заметили
– Известно, что она там делает?
– Нет, но она проводит там всякий раз где-то часа по два. Мы пока не выяснили, в какой именно квартире она бывает, так как в подъезде сидит консьерж. Соня один раз попробовала прошмыгнуть за Нурией в лифт, но этот тип тотчас ее перехватил и стал спрашивать, к кому она направляется.
– А телефонные звонки?
– Ни одного. Они даже между собой не перезваниваются.
– Хорошо, думаю, завтра мы устроим совещание.
Гарсон дремал рядом со мной, опустив голову на грудь. Я отказывалась понять, как можно спать, когда вокруг стоит такой шум. Сама я попыталась расслабиться и спокойно дождаться посадки, но ничего не вышло, так как в голове моей теснились гипотезы, догадки, вопросы – и все они то и дело натыкались на стену нашего неведения. У Рафаэля Сьерры и Нурии Сигуан много чего было припрятано под ковром, но будет ли нам позволено хотя бы чуть-чуть приподнять этот ковер и глянуть – пусть мельком – на скопившиеся там грязь и мерзость. Мне больно было сознавать, что я возвращалась к месту событий с пустыми руками – вернее, никаких точных данных добыть нам не удалось. Кроме того, душу мою накрыла невыносимая апатия. В любом расследовании важно постоянно отыскивать новые улики, но умственная сила того, кто его ведет, решимость и натиск просто необходимы, чтобы дело продвигалось вперед, а я сейчас отнюдь не могла похвалиться этим счастливым состоянием. Итальянские события выбили меня из колеи, наполнили ощущением чего-то нереального.
Мой помощник внезапно проснулся словно в испуге. Он оглядывался по сторонам и явно не мог понять, где находится.
– Мне приснился кошмарный сон, – сказал он, обнаружив меня рядом. – Я был гладиатором и стоял посреди арены, и вдруг туда, ко мне, выпустили здоровенного льва, страшнее не придумаешь. Мы оба уставились друг другу в глаза и ходили по арене кругами, но тут лев…
Я оборвала его, наконец-то получив повод выплеснуть наружу свое отвратительное настроение:
– Да вернитесь же вы наконец к реальности, черт вас побери! Наше путешествие закончилось, Фермин, и вы вовсе не римский гладиатор, а полицейский родом из Саламанки.
– Это был всего лишь сон, инспектор!
– Значит, постарайтесь больше не засыпать, вот и не будете видеть кошмаров. Я готова допустить, что отнюдь не в вашей голове мы найдем ключ к разгадке преступления, но вы нужны мне для работы. Так что забудьте про Рим, про Нерона и вообще про Италию и возвращайтесь к своей нормальной жизни.
Как ни удивительно, он не обиделся, не взбрыкнул и не сказал, что я несправедлива к нему. Он помолчал немного, а потом произнес скорбным тоном:
– Не стану отрицать, в Италии я не относился к работе с должным рвением, но ведь согласитесь: и роль мне отводилась далеко не главная. Все делали вы с Абате. В любом случае, инспектор, если вы считаете, что я небрежно выполнял свои обязанности и что вы должны сообщить о моем поведении комиссару, я отнесусь к этому с полным пониманием и протестовать не буду.