Не зови меня больше в Рим
Шрифт:
– Огромное вам за это спасибо. А почему каморра охотилась за Катаньей?
– Каморра была связана с этим делом только одним боком: они вытащили меня из гостиницы – вот святая правда. О чем я сама их и попросила, потому что боялась, как бы меня не обвинили в преступлениях, которых я не совершала.
– А разве не они выстрелили в Катанью из дома, расположенного напротив гостиницы?
– Нет.
– Вы меня разочаровываете, Марианна. Женщина, способная изобретать такие сложные планы, не должна затем отрицать совершенно очевидные вещи.
– Каморра не имела никакого отношения к убийству Катаньи.
– Так кто же тогда его убил?
– Откуда мне знать!
Абате потерял терпение, он встал перед Марианной и наставил
– Марианна, мы заставили инспектора Деликадо прилететь сюда из Барселоны, и она не отправится обратно с пустыми руками, это я вам могу обещать.
– Так вы что, хотите, чтобы я чего-нибудь насочиняла ради ее удовольствия?
– Нет, в крайнем случае ты отправишься вместе с ней в Испанию.
– Как это в Испанию?
– Инспектор потребует твоей экстрадиции.
– Так ведь в Испании мне не предъявлено никаких обвинений.
– Будут предъявлены.
Она занервничала, начала теребить волосы и что-то ворчать себе под нос. Потом с вызовом посмотрела на Абате и решительно произнесла:
– Вы это нарочно говорите – лишь бы напугать, да я тоже не дура набитая.
– Катанья совершил убийства в Испании, а ты его соучастница.
Она буквально подпрыгнула на своем стуле:
– Соучастница? Сами же говорили, что я помогла с ним разделаться. Вы со мной играете, инспектор. Что вам от меня надо, зачем вы меня так мучите?
Мы продолжали эту нелепую игру еще пару часов. Я давила на нее, пыталась продемонстрировать, что одно ее показание противоречит другому. Абате пытался запугать Марианну экстрадицией в Испанию и одновременно давал туманные обещания обойтись с ней по-хорошему, если она скажет, кто и за что убил киллера. Но на Марианну не действовали никакие запугивания, никакое давление. В ней чувствовалась какая-то врожденная живучесть, и я даже подумала, что, видно, она успела побывать в самых разных переделках. И еще я поняла, что легко мы ее сопротивления не сломим. Я же, напротив, уже плохо владела собой и попросила Абате сделать перерыв.
Мы отправились обедать. Я так устала, словно на вопросы пришлось отвечать мне самой. Абате был серьезен и целиком погрузился в свои мысли. Он не сказал мне ни слова, пока нам не принесли еду. И только тогда он поднял глаза и пылко спросил:
– Ну почему, почему эта женщина уперлась и отрицает очевидное? “Не знаю, кто убил Катанью”. Это ведь смешно, это совершенно по-детски. Ведь она же сама предупредила каморру! Почему бы ей сразу не признаться?
– Если она признается, что выдала Катанью мафии, она сразу превратится в соучастницу убийства. Ну кто без сопротивления согласится на это?
Абате накинулся на спагетти с таким видом, словно перед ним были заклятые враги. И тут же сказал, с трудом скрывая отчаяние:
– Какой-то дьявольский узел, и никому из нас, боюсь, его не распутать!
– Мне жаль, что я втянула тебя во все это, – отозвалась я сокрушенно.
Он беспечно помахал рукой в воздухе, словно желая показать, что не о чем тут жалеть.
– Я бы хотела продолжить допрос сегодня же, – сказала я.
– А мне подумалось, что лучше оставить конец дня свободным и снова допросить ее завтра утром.
– Для чего оставить конец дня свободным?
На лице его отразилось разочарование, и он ответил нервно:
– Ну, не знаю, может, ты захотела бы поздороваться с Торризи, посмотреть, как он допрашивает главарей мафии…
– К сожалению, истекает срок, поставленный мне моим шефом. Я не могу надолго задерживаться в Риме. Так что лучше отдать сегодняшний день работе.
– Как желаешь, – ответил он серьезно.
Марианна Мадзулло была частью криминального мира, поэтому, вероятно, на нее и не действовали традиционные методы допроса, основанные на давлении и угрозах. Она играла отведенную ей судьбой роль и следовала правилу: смейся над полицией, пока можешь, а коли попадешься, держи рот на замке и отдай себя на волю случая. Теперь, опять
И я попросила Маурицио оставить меня с ней наедине – второй допрос я проведу с глазу на глаз. Мне требовалось переосмыслить свои цели, разомкнуть стороны треугольника, дать ей высказаться. Инспектор Абате согласился. Он пообещал, что будет находиться поблизости на тот случай, если мне понадобится переводчик. Я вошла в комнату для допросов.
Марианна Мадзулло, которая была хитрой как кошка, тотчас уловила перемену в моей стратегии. Когда я села перед ней и попросила рассказать историю своих отношений с Катаньей, она не сочла нужным выказать удивление, а просто подняла брови, вытаращила глаза и пару раз глубоко вздохнула. В такой реакции мне почудилась грусть.
– Что вы хотите услышать?
– Каким он был?
Она задумалась, будто выбирая в прошлом момент, с которого лучше начать рассказ, и это меня обрадовало: значит, она согласилась побеседовать со мной по-простому.
– Я познакомилась с ним у себя в квартале, однажды мне его представили… Сейчас-то уж трудно припомнить все в точности. Он приехал в Рим из Калабрии и выглядел полным деревенщиной. Но до чего же он был красив! Высокий, сильный, с большими глазами, которые пронзали тебя насквозь. Только не думайте, что мы вот так сразу с ним и сошлись, нет. Он за мной ухаживал, старался нарочно попасться на глаза, приглашал в бар выпить шипучего вина, водил в кино… Потом мы стали разговаривать и про более личные вещи – и тут я просто обалдела: этот парень был еще более одинок, чем я! Мои родители умерли, когда я была совсем молоденькой, у меня был брат – он уехал искать работу в Америку и так там и сгинул. А вот Рокко… Мне даже показалось, что у Рокко и вовсе никогда никакой семьи не имелось. Знаете, он в жизни ничего не рассказывал про свое детство; может даже, он и вырос-то в приюте, но не хотел в этом признаваться.
– Никто не пожелал забрать его тело из морга – ни в Испании, ни в Италии, – вставила я.
– Видите? Вот и я о том же: никого у него не было, один-одинешенек. Что мне конечно же не нравилось. И еще одна вещь мне в нем не нравилась: ему плохо давалось общение с другими людьми. А вы ведь сами знаете, как это важно в отношениях мужчины и женщины – ну, чтобы было, значит, взаимопонимание.
Как всякий необразованный человек, Марианна, говоря о любви, использовала избитые выражения и штампы. Я кивнула, показывая, что согласна с ней. Она продолжила свой рассказ и с каждой фразой держалась все увереннее: