Небесный берег
Шрифт:
– Что?.. – не поверила своим ушам Эванжелина. Еще раз перечитав адрес, она вспомнила, что такая улица ей уже встречалась в Партуме. – Вы хотите сказать, что… Что я могла бы…
– Я ничего не хочу сказать. Впервые за последние годы я решила что-то сделать просто так, а не взамен на услугу или оплату, – прервала Алана, и голос звучал привычно звонко и жестко.
Табия увлеченно прикусила губу, стоя между матерью и новообретенной подругой, наблюдала за обеими и видела то, чего не видел больше никто: подругу обрела не только она, Табия, но и ее мать тоже. Пусть она еще
– Спасибо?.. – Это больше походило на недоуменный вопрос, чем на искреннюю благодарность.
Эванжелина знала, что никогда не сможет вновь увидеть отца, потому что это слишком опасно, и мать, потому что та в городе, до которого им слишком далеко идти. И все же она поспешно убрала записку в небольшой карман платья.
Алана подняла на руки Табию.
– Идем, вам уже пора. Адрес Элберзов я отдала Эверлингу. Кажется, он у вас главный.
Эванжелина растерянно пожала плечами:
– Не уверена, что среди нас есть главный.
– Это ты так думаешь, – усмехнулась в ответ Алана.
Она вместе с дочерью на руках вышла на улицу, щурясь от яркого солнца. Эванжелина не отставала ни на шаг. Мысли в голове лихорадочно перемешались. Она вдруг вспомнила, как сжигала клейма Эверлингу, Герсию, Джодере и Джейлею, как сжигала клеймо самой себе. Плечо засаднило, но Эванжелина была уверена, что это лишь воображение. Фантомные боли иногда вспыхивали по всему телу, и она невольно вспоминала разные битвы, выигранные на арене.
Сзади Маркэль громко засмеялся. Вместе с ним засмеялись Джейлей и Джодера. И все трое весело пронеслись мимо них, обогнали и оказались на улице.
Этель невидимой тенью подкралась к Эванжелине сзади и сказала:
– Я буду скучать по тебе, птичка.
– Я не птичка, – глухо ответила Эванжелина, а потом, к собственному удивлению, добавила: – Но я тоже буду скучать.
Этель сощурила глаза.
– А кто ты, если не птичка? Вы все – птицы, которые выбрались из своей клетки, но еще не до конца сбросили цепи, в которые вас заковали против воли.
– Разве можно заковать кого-то по его воле? Разве кто-то на это согласится? – поразилась Эванжелина.
Одна эта мысль заставила испытывать сопротивление, ее будто бы вновь вытолкнули на арену и сражаться против того, у кого изначально не было шансов.
Она почувствовала удары собственного сердца. Когда они оказались на улице, Алана с Табией ушли вперед. Эванжелина проводила их взглядом, Табия помахала ей маленькой ладошкой и обняла мать за шею. Маркэль с Джодерой и Джейлеем крутились около Эверлинга и Герсия. Она невольно присмотрелась к Герсию, подмечая напряженные плечи и опущенный взгляд и понимая, что он хочет уйти отсюда. Несмотря на то, что Вороны проявили к ним и доброту, и уважение, ему было здесь слишком тесно, слишком громко, слишком больно.
Этель легко обогнала Эванжелину и встала напротив. Широкие черные рукава свободного платья напоминали крылья.
– Людям проще подчиниться, чем оказывать сопротивление. У нас вся страна закована в цепи. Кто-то надел их по доброй воле, кого-то заставили. Суть в том, что
Утренняя прохлада всегда была приятной и дарила такие желанные минуты умиротворения и наслаждения. Ощущение, что все могло наладиться, отчего-то появлялось только в такие мгновения. Когда улицы Партума еще не успели ожить после темной ночи, мир казался прекрасным и невраждебным. Эванжелина осталась стоять одна, наблюдая за ними.
Пройдет еще не один день, не одна неделя и даже не один месяц, прежде чем она поймет, о чем говорила Этель.
– Ты правда не оставишь там солдат? – холодно спросила Элиса Пини, когда они с мужем сели в машину.
С мужем она никогда не была вежливой и заботливой. Они сошлись потому, что Элиса принимала мир мужчин таким, каким он был, – жестоким и грубым. Элиса не проявляла нежности, редко улыбалась, если того не требовали обстоятельства, и предпочитала вести себя отстраненно и сдержанно. Именно это нравилось Ирмтону – ее безэмоциональность. Сам он страшно не любил сдерживать эмоции, так что его жена должна была уметь проявлять хладнокровие. Бесстрастие Ирмтона имело свои пределы, в то время как у хладнокровия Элисы не существовало никаких границ.
Он закинул ногу на ногу и вытащил из-за пазухи трубку. Она сложила руки на коленях.
– Конечно нет. Кто я такой, чтобы верить людям на слово.
Оба тихо рассмеялись.
– Что, если они заметят военных? Что, если окажутся умнее нас? – равнодушно продолжала Элиса.
Иногда она его раздражала. В моменты, когда пыталась докопаться до самой сути, вытащить наружу что-то очень глубинное, что-то очень личное, она выводила Ирмтона из себя. Но он только курил трубку, несмотря на просьбу Элисы не курить в машине, подаренной королем.
Ирмтон Пини не умел ценить подарки, которые преподносили ему другие люди и судьба, ко всему и ко всем относился потребительски. Элиса иногда делала ему замечания, но сегодня она была не в настроении упрекать.
– Тогда военные начнут за ними погоню, а не мирно арестуют в доме этого олуха. Начнется перестрелка, возможно, пострадают гражданские. В газетах напишут, что гражданские были ранены или погибли от рук сбежавших преступников. Военных отблагодарят за оперативную работу. А беглецов вернут королю, – сделав затяжку, ответил Ирмтон.
Когда он говорил, то ясно представлял все, и эта картина доставляла ему немалое удовольствие. Губы расплылись в жадной улыбке.
– Слишком самонадеянно. Нужен запасной план, – возразила Элиса. – Их годами тренировали и натаскивали на битвы и убийства. А маг крови… как его там? Кровавый Император? Сколько смертей на его счету, Ирмтон? Он не задумываясь убьет всех.
Элиса была права, и Ирмтон, понимая это, очень не хотел признавать ее правоту. Была одна загвоздка: все его действия согласовывались с фельдмаршалом Веласкесом, а фельдмаршал Веласкес дал четкие указания, которым он не мог противостоять.