Небесный хор

Белоцветов Николай Николаевич

«Быть певцом Синая…»

Быть певцом Синая, Быть певцом Суда, Словом заклиная Грозные года. В темной преисподней, С верой в благодать Милости Господней Молча ожидать, Чтоб в мирской пустыне, Страждя до конца, Вестию о Сыне Пробуждать сердца. Быть певцом Синая, Быть певцом Суда, Петь о чуде, зная, Как близка беда.

Амариллис («Все продлилось лишь миг…»)

Все

продлилось лишь миг, но тот миг был, как вечность, безмерный. Озарилась вся даль, и Нева, и на ней корабли, Озарились дворцы, озарились морские таверны, И качался фрегат, четкой фреской синея вдали. Мы смотрели в окно, что раскинулось вольной дугою. Перед нами пылал, как оранжевый призрак, закат, Он играл облаками, лучами, червонной рекою, Чистым золотом волн, и качался на волнах фрегат. Мы смотрели в окно. Под пылающим облаком рея, Словно снежные хлопья, сверкали крыла голубей. Как на тонкой гравюре, резьбой обозначились реи, И качался фрегат на лазоревом лоне зыбей. Все продлилось лишь миг. Но все тайны в тот миг озарились, Все изгибы, все складки, вся скрытая прелесть земли. Озарилась и ты, озарилась и ты, Амариллис! И качался фрегат, и синели за ним корабли.

«То был высокий род, прекрасный и державный…»

То был высокий род, прекрасный и державный. То был сладчайший плод. То был тишайший сад. То было так давно. То было так недавно. Как мог ты позабыть и не взглянуть назад! Когда и зверь лесной те зори вспоминает, Когда в любом цветке призыв молящих рук. А судорога гор! Их сумрачный недуг! Не вся ль земная тварь и страждет, и стенает! Но ты, ты позабыл ту горестную тень, Тень праотцев твоих, и грозный час расплаты, И первый темный стыд, и первые раскаты Карающих громов, и первый серый день!

Сонет («Мы все мертвы, и все мы виноваты…»)

Мы все мертвы, и все мы виноваты. Бичует вихрь встревоженную гладь. О, день Суда! О, скорбный соглядатай Судеб земных! Чего же нам желать!.. Чего нам ждать! Все ближе час расплаты, Все гуще ночь, скорбей слепая мать. Сердца людей мертвей бесстрастных статуй, И не дано угасшим запылать. Но верю я, придут иные сроки, Взыграет дух, как в чреве зрелый плод, И жезл сухой цветами прорастет. И новый Голос, как орган широкий, Как ветхих дней забытые пророки, Вдруг прогремит с рокочущих высот.

Молитва («Невыразима…»)

Невыразима, Непредставима. Неисцелима Печаль Земли! Под гул орудий, Моля о чуде, Тоскуют люди. Господь, внемли! Они не знают, Не замечают, Что догорают Земные дни. Пока не поздно, В пучине звездной Ты суд свой грозный …Отмени!.. Далекий Отче! Высокий Зодчий! Открой им очи В последний час!.. Под гул орудий, Моля о чуде, Тоскуют люди. Помилуй нас!..

«Нет выхода! Мы умираем…»

Нет выхода! Мы умираем, Твоим

сраженные мечом, Мы умираем, мы сгораем, Но мы не каемся ни в чем. Нет выхода! Предсмертный трепет, И безнадежности припев, И задыхание, и цепи, И страх, и ненависть, и гнев. Нет выхода! Мы умираем От своевластия и зла, Но и сгорая, ударяем Мы все еще в колокола. И все еще ликуют птицы, И все еще чарует свет, И сердце все еще томится, И ропщет все еще поэт.

«Увы!.. давно не для молитв…»

Увы!.. давно не для молитв Мы к небесам возводим взоры. Гремят и там земные споры И голоса народных битв. И пагубных страшась высот, Всё глубже мы уходим в землю И, взрывам рыкающим внемля, Во мраке думаем: «Вот! Вот!» О, скоро ли сирены вой Нам возвестит, что миновало? О, скоро ль выйдем из подвала На чистый воздух мировой? И к небесам, где страждет Он, Мы скоро ль вознесем молитвы, И скоро ль грозный отгул битвы Пасхальный сменит перезвон?

«Кладбище городов. Развалины селений…»

Кладбище городов. Развалины селений. Смятение и страх. И веет надо всем тлетворный ветр осенний, И вьется, вьется прах. По этим городам бродил когда-то Гете. Но свет погас, и вот Осталась только скорбь по канувшем поэте, И только скорбь живет. Но как кровав закат державного светила И как тревожна ночь! Из пропасти ему подняться не под силу И тьмы не превозмочь. Кладбище деревень. Развалины селений. Пустые города. Смиритесь, гордецы! Падите на колени! Теперь иль никогда!

Спасение («Удар. Толчок. И, охнув, рухнул дом…»)

Удар. Толчок. И, охнув, рухнул дом, Что целый час играл со смертью в жмурки. И осыпаться стала штукатурка. И заходил весь погреб ходуном. Уже вода откуда-то сочится. В ноздрях и в горле известковый прах. Как призрачны при свете свечки лица! Как нечеты — их отсветы в зрачках. Над головой еще грохочет битва, А под ногами чавкает вода. В устах твоих чуть теплится молитва. Скорей бежать. Спасаться! Но куда? Подземный ход нас встретил рыжим дымом. Ползем вперед, как вьючные мулы, Сквозь гарь и чад из пасти жадной мглы, В стремленье жить ничем неистребимом. Багряный вихрь. И вновь над нами твердь. Среди тюков в толпе стоим мы трое. Как зверь ощерясь, отступает смерть. И зарево нам кажется зарею.

На кладбище («Заупокойно голосят…»)

Заупокойно голосят Над мертвым кладбищем сирены. И там, на небе, тот же ад, Что на земле, где все мы бренны. Опять расстрелянных несут! Могильщик тащится унылый. Когда ж настанет Страшный Суд? Когда разверзнутся могилы? Как беспощаден этот век, И как он к смертным безучастен! Как мог быть счастлив человек, И как безмерно он несчастен!