Небесный огонь
Шрифт:
Завещание
Ветреный ненастный день зовут у нас хаспа кун — крутонравным. Столько раз сегодня ломалась погода! Гроза за грозой. То знойный ветер, неизвестно откуда прилетевший в горы, где обычно и среди лета, самого жаркого, всегда прохладно, то ливень, то, как вот сейчас,- молнии, молнии и грохот, будто и в самом деле, как на фронте, стреляют сразу тысячи орудий. Я даже удивился, когда Арминек про снаряды и пули сказал, Только Амас грозу с войной сравнить мог — он всегда не так, как другие,
Костер разгорелся, но, когда в него попадали капли дождя, шипел и трещал, разбрызгивая искры.
— Ты говорил, войлок надо сжечь,-напомнил Арминек.- А где мы возьмем войлок?
— Как-нибудь обойдемся…
Лучше бы, конечно, и войлок в костер бросить. Грозу-то отвести надо.
Прижавшись друг к другу, мы сидели под деревом, глядели на огонь костра, на частые всплески молний, вздрагивали при каждом раскате грома. Уже не от жажды, а от непроходящего беспокойства пересохло во рту.
Поставили котелки под дождь. Они довольно быстро наполнились. Кипятить воду не стали. Говорят, дождевая вода здоровая, полезная. Арминек припал к котелку и жадно глотал. Я тоже никак не мог напиться. А когда мы взяли по куску сахара, вода стала не хуже фруктовой. Пришлось еще раз наполнить котелки, но раньше дохрустели последние запасы сахара…
Вот так-то мы, два удальца, одолевали крутой нрав Улгенника.
Усталость взяла свое, и сон сморил нас. Не знаю, сколько мы спали. Проснулся я от холода. Костер почти догорел, тихо шумел дождь. Пошуровал угли, подбросил несколько палок в огонь и снова лег, привалившись к теплому боку Арминека.
В который уже раз кромешную темноту, казавшуюся еще более плотной за чертой огня, начали раздирать вспышки молний. Там, наверху, гигантским огнивом высекали искры, и по опрокинутому казану неба золотистыми извилистыми трещинами расползались ослепительные сполохи. Как хотелось мне в эти минуты очутиться дома, в аале под родной крышей. Как ругал я себя, что согласился пойти с Арминеком неведомо куда и зачем. А из головы не выходило: неужели все-таки не врут сказки, неужели существует здесь, за Улгенником, волшебный небесный огонь, который так строго охраняют и дикие звери и горные духи? Ведь сколько времени, сменяя одна другую, бушуют грозы.
Вспышка молнии залила все кругом, ослепила. Раздался такой грохот, что ушам стало больно. Меня швырнуло. Больше я ничего не помнил.
…Надо мной звездное небо, ясное, чистое. Я лежу на сырой траве. В голове не то шум, не то гул. Тлеющий костер почему-то метрах в пяти от меня, его разметало. Левый рукав телогрейки, ближе к плечу, тлеет, и пахнет горелой ватой. Сбросил фуфайку, затушил ее. Где же Арминек? Сидели-то мы рядом. Как он очутился по ту сторону костра? Лежит на боку, поджав под себя ноги. Может, случилось с ним что? Нет. пошевелился, вытянул одну ногу. Спит!.. Почему светло, если костер
Ровный и сильный свет льется откуда-то справа, из-за толстого ствола ели, под которой мы располагались.
Поднялся, обошел дерево. Высоченная лиственница, шагах в десяти, вся, до самой макушки, объята пламенем. Я не мог глаз отвести — будто на лиственницу набросили ярко-красное переливающееся шелковое платье. Огонь жадно пожирал ствол, облизывал ветки. Ноги у меня словно к земле приросли. И жутко, и красиво. Пламя перегрызло ствол, и вершина рухнула, гут же окутавшись белым паром. Остаток ствола продолжал пылать.
Я все еще таращил глаза на горящую лиственницу. Стоп! Ну и туес безмозглый! Наконец-то дошло: да это же небесный огонь! Он зажег это дерево специально для нас! Мы выдержали испытание! Хотя нам было страшно, мы все перетерпели, и вот он — волшебный огонь! — горит. Бери его! Неси людям!..
Откуда у меня только прыть взялась. Я бросился к Арминеку, что было силы схватил его, и поставил на ноги.
— А? Что? — не мог он прийти в себя.
Я тащил его за собой.
— Смотри!
— Вижу. Дерево горит.
— Протри глаза! Понимаешь, что это такое?
— Постой… А почему я спал не у костра?
— «Почему, почему!» — Я только сейчас заметил, что и у Арминека прожжена телогрейка, а лицо в копоти, и брови опалило. Должно быть, и у меня вид не лучше. Но какое это сейчас имеет значение? — Это небесный огонь! Протри глаза! Небесный огонь!..
Все, что угодно, ожидал я, только не этого. Арминек… захохотал.
— Ты весь сажей перемазался.
— На себя бы поглядел,- рассердился я.- Ты что, совсем ничего не соображаешь? Проснись!
Все-таки Арминек не такой, как все. Может, он давно сам догадался, отчего загорелась лиственница, почему нас расшвыряло в разные стороны от костра, откуда у нас на лицах копоть, но вида не показывал. Он сделал несколько шагов вокруг горящего дерева и спокойно, будто тысячу раз приходилось ему видывать такое, прознес:
— Со мной, друг, не пропадешь. Я знал, куда идти. Пусть теперь, кто хочет, болтает про сказки. Я всем доказал, что есть небесный огонь.
Что с этим парнем поделаешь? Он нашел, он доказал, он добыл… А я, значит, только его верный спутник, хозончы. Хвастун несчастный! Что бы он один сделал? Ну, да ладно, чего считаться. Разве в этом главное? Найти огонь — полдела. Его-сохранить, донести надо. Три года беречь…
Упавшая вершина лиственницы давно погасла, а из прогоревшего внутри ствола время от времени вырывались языки пламени. Поблизости ни одного дерева, так что пожара можно не опасаться. Сам собой дотлеет ствол, вспыхнувший от небесного огня.