Небесный остров
Шрифт:
– Женская логика. Специально приехала – однако хоронить не пошла, – пожал плечами супруг.
– Потому что не понимаю я ваших традиций, – насупилась Кэти. – Гроб открытый, женщины громко кричат, да оркестр этот жуткий. Мы лучше завтра с тобой вдвоем на кладбище сходим.
– Up to you [5] , – легко согласился Николай.
А Дима спросил:
– Много народу собралось?
– Ну, отец с мамой. Тетя с дядей из Краснодара приехали. И весь двор, разумеется, – поморщился программист.
5
Как скажешь (англ.).
– Хотя дед твой, ты говорил, сам почти не пил, – укоризненно покачала головой Кэти.
– А у нас на причале болтали, – не моргнув глазом, соврал Полуянов, – что Петрович выпивши был, когда утонул. С чего б еще ему из лодки падать?
– Вранье, – отмахнулся Николай. – Я протокол вскрытия видел: алкоголя в крови не обнаружено. Сердце у деда отказало. Он в свои семьдесят семь все считал, что молодой. Гантели поднимал, ледяной водой обливался. А возможности у организма не беспредельные.
– Я тогда не понимаю, – гнул свое журналист. – Ему плохо с сердцем прямо в лодке стало? Или прихватило, когда он в воду упал?
– В заключении о смерти написано: синкопальное утопление.
– Это что значит? – заинтересовалась Кэти.
– Это когда только в воду падают и сразу умирают. У деда в легких воды не было. Он не захлебнулся – просто сердце остановилось.
– Странно, – задумчиво произнес Полуянов. – Я читал про синкопальное утопление. Обычно дети так тонут. И не в теплом море – в проруби ледяной. В первую очередь от страха. А Иван Петрович опытный морской волк.
Лицо Кэти погрустнело. Николай поспешно произнес:
– Но в любом случае, разве можно другой смерти желать? В его возрасте? Не болел, не мучился.
– Семьдесят семь лет – совсем еще не возраст, – возразила американочка.
– Это у вас, в Америке. А в России средняя продолжительность жизни – шестьдесят семь, – назидательно произнес Николай. – А у мужчин – вообще пятьдесят девять.
И спохватился:
– Разговор мы с вами завели нехороший. Будто о постороннем человеке говорим. А я его, пусть и не помню почти, любил. Интересный был мужик. Пойдемте, помянем? – Он вопросительно взглянул на Полуянова.
– Еще только начало первого, – строго напомнила Кэти.
Николай подмигнул Полуянову. Обернулся к своей женушке:
– Знаешь, как в России говорят? Сейчас попробую перевести. Молчи, женщина. Твое место – кухня.
Дима опасливо взглянул на американку: вдруг взовьется? Однако та лишь спросила с искренним удивлением:
– И женщины не возражают?
– А кто их спрашивает?! – с удовольствием откликнулся Николай.
И потащил журналиста на кухню.
Протолкнуться здесь было негде. В углу теснились бутылки, стол уставлен посудой, в ведрах с холодной водой – бадейки с салатами. («В
Морозильник забит водкой.
Николай ловко выудил бутылку, откупорил, разлил по стаканам – другой посуды не оказалось.
– Я сейчас лед добавлю, – засуетилась Кэти.
Дима улыбнулся.
– Мы, bunny, по-русски выпьем, – слегка виновато произнес муж.
И залихватски хватанул сразу половину стакана.
Кэти укоризненно взглянула на него. Сама сделала крошечный глоток.
А Коля довольным голосом сказал:
– Эх, хорошо! Водку надо пить неразбавленной. И только залпом. Разве сравнить с нашим Screwdriver?
И потянулся разлить еще.
– Honey, не сходи с ума! – предостерегающе произнесла американочка.
– Да ладно вам, Кэти! Для русского мужика стакан водки ничто! – заверил Полуянов.
Сам, правда, тоже от силы два глотка сделал.
– Чем командовать, лучше вон огурчиков порежь! – приказал супруге Николай.
И, не дожидаясь, пока явится закуска, хватанул вторые полстакана.
«Силен», – с уважением подумал Полуянов.
Хотя нет. Не очень. Глаза сразу застекленели, губы растянулись в дурашливой улыбке.
– Пусть, д-дед, тебе земля б-будет пухом! – Николай хоть и заикался, старался говорить торжественно.
И вдруг обратился к Полуянову:
– Вот жизнь – странная штука, да? Собственный мир у тебя. Планы. Привычки. А потом на рыбалку вышел и – бац! – за борт. И в квартире твоей уже другие хозяйничают. Тетка, вон, дедовы рубашки вчера перебрала – что забрать, что в церковь отнести. Я его радиолу хочу взять. Не знаю только, как повезу. В багаж ведь не сдашь.
Он совсем закручинился.
Кэти, решительно сдвинув брови, вернула водку в морозильник.
Николай стрельнул в жену усмешливым взглядом:
– Ха! Думает, испугала!
И, покачнувшись, поднялся. Велел Диме:
– Пойдем. Покажу тебе кое-что.
– Коля. Прекрати! – простонала Кэти.
Но тот на свою командиршу уже ноль внимания. Потащил Диму в коридор (он, конечно, не возражал). Включил свет. Показал на стену. Спросил:
– Вот ты с виду умник. А ведь не найдешь!
– Чего не найду?
– Ну, тайник. Сейф. Сокровища! – заржал программист.
Полуянов с интересом уставился на выцветшие обои. Осторожно снял с гвоздика копеечную репродукцию Шишкина. Никаких признаков. Николай стоял рядом. Слегка пошатывался, но выглядел чрезвычайно довольным. Дима расширил зону поиска. Вручную сколоченная подставка для обуви – ничего интересного ни в ней, ни за ней. Старомодный держатель для зонтов – тоже пусто.
Начал было простукивать стену, но Николай фыркнул:
– Сдавайся!
И аккуратно снял плафон с настенного бра.
На первый взгляд под ним ничего, одна лишь пыльная лампочка. А рядом с ней вместо обоев оказалась точно подобранная по цвету ткань. За нею небольшое углубление. Оттуда программист и извлек пыльную потертую флягу. Отвинтил крышку, понюхал, объявил: