Небесный принц
Шрифт:
– Но все, что вы сейчас сказали - это больше эмоции, а факты?
– А факты совершенно очевидны. Во-первых, само решение сделать такой сильный акцент в развитии концерна в Юго-Восточной Азии сделано под влиянием моей аргентинской красотки, ее манил аромат тибетских и индийских мистик, блеск сокровищ Востока, романтика приключений. Именно она уговорила меня лично руководить созданием индийского предприятия.
И на торжественное открытие филиала "Шлиссен Индия" я первоначально собирался отправить своего первого заместителя, Клауса Хейнке. Именно он отвечает в концерне за региональную политику и связи со СМИ. Я же абсолютно
Во-вторых, сама авиакатастрофа. Если бы не её восторги, её преклонение перед Его Святейшеством и жажда неизведанного, то и злосчастного полета бы не было. Последовавшая далее гибель прекрасной Фелисити и моих индийских коллег, тот факт, что я, тогда еще неверующий атеист, остался жить, правда, с тяжелой травмой позвоночника - всё это звенья одной и той же цепи, которая и есть предначертание.
Судьбе было угодно, чтобы я остался жив, и она послала мне Странника, который чудесным образом оказался на месте крушения самолета. Сегодня в той своей тяжелой болезни я вижу способ, который избрало Небо, чтобы заставить меня остановиться и поверить в существование Всевышнего и бессмертие души.
И наконец, в-третьих, это замечательные люди, так круто изменившие мою судьбу: Странник, Его Святейшество Далай-Лама XIV, моя прелестная Мария и ее отец Эрих Валленстайн и многие другие, которых я бы не встретил, если бы не эта цепочка невероятных "случайностей".
Да вы, Ульрих, и сами все прекрасно понимаете.
Раздался звук наливаемой в бокал воды, и я выключил диктофон.
Мария Федоровна Нагая. Белоозеро, Горицкий девичий монастырь, 10 июля 1605 года
Я налила в чашу святой воды и, перекрестившись, выпила мелкими глотками. В келье было холодно и сыро. Сухо потрескивала лучина перед иконостасом. В углах прятались густые тени - казалось, будто коленопреклоненные черные медведи окружили ложе. Сквозь крохотное окошко под самым потолком пробивался лунный луч, освещая пыльную парчовую завесу над дверью. Стоя на коленях, я клала земные поклоны иконе Пресвятой Девы Марии.
Чувствовала - смирения в душе моей как не было, так и нет. Смолоду жизнь не сложилась, исковеркала меня, перемолола как в жерновах. Жизнь закончилась, как только сосватал меня царь Иван Васильевич, и далее начались одни беды и горести. Радоваться бы мне, что царицей стала, только замужество моё было сплошной тягостной болью. Не пошла бы под венец, да разве царю откажешь? Попрекал меня потом Иван Васильевич не раз: "Не хотела быть моей женой! Всё помню!". А как хотеть, когда жених стар, зол и свиреп?
Ему игрушка новая нужна была, на месяц-другой, а потом молодая жена в тягость стала. Плакала я часто, Государь слезами моими раздражался и сказывал: "Реветь будешь - брошу псам или постригу в монастырь!". Через полгода после свадьбы забыл меня царь Иван совсем и в опочивальню мою редко наведывался.
Лишь после того, как родила я царевича Дмитрия, пришел ко мне муж младенца на руках подержать. На меня уж и не глядел - при живой жене затеял сватовство очередное. Отправил посольство к английской королеве просить руки её племянницы. Передавали мне после, что на возможные возражения Елизаветы велел послу сказывать, что, мол, Мария Нагая не царица, и будет
После смерти Ивана Грозного не удержалась в Кремле ни я, вдовая царица, ни сыночек наш малолетний, Дмитрий. Опасались нас бояре, зная, что последний сын почившего Государя мог стать наследником бездетного царевича Федора, и услали в Углич, влачить дни в забвении вместе со всем семейством Нагих.
Надеялась я, что после смерти Федора вспомнят о Дмитрии и вернут царевича в Кремль. Рассчитывала на благоразумие боярское, да верно, мало меня жизнь учила! При живом царе страдала, а уж при мертвом тем паче никто не пожалел. Четырнадцать лет уж минуло, а я помню всё, будто вчера случилось.
Сыночек мой на земле лежит окровавленный, личико бледное, глаза в небо синее глядят, да только не видят ничего! А рядом боярские слуги стоят, убийцы, будьте вы прокляты! Ребенка девятилетнего не пожалели, антихристы, так за власть свою боялись! Не уследила я за своей надеждой, за сыночком своим единственным! За какие грехи наказал ты меня, Господи?
После смерти Федора Ивановича пресекся царский род. Место Государя на престоле занял боярин Борис Годунов, но не было в нём ни крови, ни духа царского. По всей Руси-матушке разнесся слух, что жив царевич Дмитрий, спасся в Литве и теперь в Польше готовит войско, чтобы с боем вернуть отеческий престол. Плакала я горько, да разве слезами сына вернёшь?
До смерти буду помнить, как привезли меня к царю Борису на допрос. Хотели добиться правды, что же произошло с царевичем Дмитрием. Не подменила ли сына чужим отроком, который за него смерть принял? Не отправляла ли его с родственниками своими в Литву или в Польшу? А правда одна была - царёвы люди и убили моего сына, законного наследника Государя! Только зачем же это убийцам сказывать, если и так им про всё известно?
Молчала я, бывшая Государыня, а ныне инокиня Марфа. Уж как новая царица, стерва Мария Григорьевна, не оскорбляла меня, даже свечу зажженную в глаза кинула, но ни слова от меня не услышала. Пусть помучается худородный боярский царь в неведении, опасаясь возвращения законного наследника!
Вроде никогда треклятый Бориска Годунов на здоровье не жаловался, и от греховных излишеств себя берег, но не дал ему Господь долгого царствования, прибрал к себе этой весной, и поделом ему! Господь всё видит - сын с женой ненадолго его пережили, вскоре после смерти казнил московский люд и Федора, и Марию Годунову.
Вот после казни этой и пожаловало в монастырь посольство от Лжедмитрия, русский князь да поляки. Призвала меня матушка настоятельница с ними разговор вести. Уселись мы в тесной келье игуменьи Анны, и поляки сразу с угроз разговор начали.
– Пан Анджей говорит, что если ясновельможная пани Мария не признает в царевиче Дмитрии своего сына, то может не рассчитывать не только на долгую жизнь, но и на легкую смерть!
– толмач из свиты князя перевел мне слова надменного польского шляхтича.
Так вот оно как, на смерти сына моего решили своё благополучие построить! Не ведомо им, что сами себя в ловушку загоняют, обратного пути уже не будет.
– Мы считаем, что пани Мария имеет все основания вернуться в Кремль в качестве царицы-матери, и уверены, что она, несомненно, вспомнит своего сына, которого в младенчестве спасли от мести Годунова и увезли за границу. Думаем, ясновельможная пани скорее захочет взойти на вершину власти, чем на плаху!