Небесный суд
Шрифт:
— Значит, ты поддерживаешь связь с этим мальчишкой.
— Поддерживаю, — подтвердил Шептун. — В последнее время мне стало все труднее проникать в его сны. Кажется, после того, как мне пришлось влить ему в рот горькое лекарство правды, охранные системы его организма воспринимают меня как угрозу.
— Ему повезло.
— Не надо так говорить, старик. Я всего лишь пытаюсь вести его в правильном направлении.
— Согласен, но в чьем понимании это направление правильное? — спросил старый священник.
— Из твоих уст такой вопрос звучит несколько ханжески, —
— Деньги шли тем, кто в них по-настоящему нуждался, — возразил священник.
— Уверен, счетные дома и купцы, которых ты лишал их золота, полагали, что оно нужно им, — парировал Шептун.
— Они ошибались.
— Ты только не думай, будто я не одобряю твоих поступков, напротив, я на твоей стороне. Помнишь, когда тебе дали шкатулку, ты нашел его полумертвым на пороге церкви? Теперь настало время передать шкатулку.
— Ты говоришь об этом мальчишке? — Конечности Шептуна судорожно дернулись, его молчание оказалось красноречивее всяких слов. — Тебе не кажется, что он и без того настрадался? Он получил дикую кровь, его изгнали из дома, ему приходится скрываться от погони в обществе двух убийц.
— Пора передать шкатулку, старик. Он отплатит им за все.
— Я не стану делать это с ним! — запротестовал старик. — Последние двадцать лет я пытаюсь забыть, кем я был раньше.
— Но забыть ведь никак не можешь, верно я говорю, старик? Ты похож на уорлдсингера, который пытается не думать о новой понюшке лепестковой пыльцы. Ты разве не чувствуешь, что шкатулка зовет тебя? Она поет, требует, чтобы ее открыли, чтобы снова вдохнули в нее жизнь, сделали ночь твоим плащом, чтобы ты отомстил злодеям!
— Я больше не выпущу его, — ответил священник. — Я не вынесу ответственности за его судьбу!
— Ответственность никогда на тебя и не возлагалась, — возразил Шептун.
— Даже если бы и смог, Гарольд Стейв никогда не позволил бы мне это сделать.
— В тебе говорит трус, — произнес бесформенный фейбрид. — Стейв многое о тебе знает, но о шкатулке ему ничего не известно. Что касается Небесного Суда, то Гуд с Топких Болот давно умер. Отдай Оливеру шкатулку. Настало время отплатить им за все.
— Как можно желать человеку такое?
— Без шкатулки ему не выжить, — ответил Шептун. — Возможно, ты предпочтешь спрятаться в рудничном дыму, но ведь ты уже давно заметил, какие странные вещи творятся в городе, разве не так? Люди исчезают. Со старыми порядками пора кончать, настало время новой жизни, время перемен.
— Я уже стар, — ответил священник, — но еще не слеп, я все вижу.
— Ты не знаешь и половины того, что нас ожидает. Грядет буря, и все границы, определенные законами Круга, непременно сместятся. Денег от продажи двух унций безакцизного мамбла не хватит даже на оплату похорон какого-нибудь бедняка. Вспомни глаза голодных ребятишек, которых
— Убирайся прочь из моей головы! — закричал священник.
— Отдай мне шкатулку!
— Он уже и без того меченый, — ответил старик. — Разве он не обладает колдовскими силами?
— Пока они слишком слабы и, на мой взгляд, носят лишь оборонительный характер. Как ты уже сказал, Оливер всего лишь человек. Хотя его и вырвали из привычной среды, лишили близких ему людей. Хотя орден устроил за ним охоту, а полицейские преследуют за преступления, которых он не совершал. Годы, которые он прожил, испытывая на себе ненависть и презрение окружающих, не сделали из него человеконенавистника, не сломали его. Но в нем сидит гнев, сильный гнев. И он ищет выхода. Нужно выпустить из шкатулки его, и это нужно не только мне одному, но и всей Шакалии.
Чувствуя тяжесть прожитых лет, старый священник откинулся на спинку кресла.
— Я всегда думал, что умру как Гуд с Топких Болот.
— Тебе нужно было сжечь шкатулку.
— Думаешь, я не пытался? Я бросал ее в печи — те, что установлены на горе. На следующее утро я находил ее у себя на груди под одеялом, она ждала меня, как верный пес, который хочет, чтобы его накормили. Значит, ты просишь меня передать ее.
— Она скоро насытится, — заверил старого священника Шептун. — Приближается время великого пира.
Глава 19
— Идут! — крикнул стоявший у окна Никльби.
На толстые стены Ток-Хауса обрушился залп приглушенных выстрелов. Молли нажала на спуск винтовки, и отдача приклада больно ударила ее в плечо. Она не увидела, попала в цель или нет — на улице было темно, а мундиры на убийцах были чернее штанов трубочиста.
— Крепче прижимай приклад к плечу, девочка, — посоветовал коммодор Блэк. — Тогда будет не так больно.
С этими словами он положил свой жуткий восьмиствольник на подоконник открытого окна и выстрелил. Клоны Коппертрекса принялись собирать отстрелянные гильзы, ломать их и высыпать разбитые кристаллы в каменные ведра. Один из них заново зарядил ружье и передал его Молли. Быстродум затаился рядом, скрытый анализатором крови и верстаком. Пока слуги помогали отразить нападение на дом, он предпочитал хранить молчание.
— Аликот! — позвал Блэк. — Займись делом, пока мы сражаемся за наши жизни!
Коппертрекс ничего не ответил. С улицы продолжали доноситься громкие крики. Острорукий бегал по темному саду, нанося нападающим удары руками-копьями. Пока они не появились, он прятался в тени деревьев, дожидаясь момента, когда налетчики соберутся перед домом в полном составе. И вот теперь он, темная совесть быстродума, неистовствовал вовсю, оставляя после себя растоптанные тела незваных гостей.
— Ты прекрасная смертоносная машина! — воскликнул коммодор Блэк. — Но я все-таки рад тому, что между нами и тобой еще есть четыре крепких надежных стены дома.