Неблагая
Шрифт:
Но даже несмотря на богатый словарный запас, я до десяти лет не могла разговаривать ни с кем за пределами семьи. Как я ни старалась, слова застревали в горле, словно залитые клеем. Как будто все вокруг владели непонятным мне шифром и ненавидели меня за то, что я не могу его освоить.
А может, меня ненавидели за то, что всегда в глубине души чувствовали, что какая-то часть меня — фейри.
Следующим утром, пока я лежала клубочком в постели, в нашу дверь ломились люди с серьезными лицами. Слов было не разобрать,
Я слышала, как родители с ними спорили. Мой худощавый отец загораживал проход, чтобы никто не вошел в дом. Я ребенок. Это был несчастный случай. Они не имеют права.
Люди ушли, но мы знали, что они вернутся.
Мы с Исольдой забрались на наше любимое дерево, я несколько часов проплакала у нее на плече, а потом она велела мне взять себя в руки.
— Как мы можем все исправить? — спросила она шепотом, тихим, как ветер в листве.
— Мы — никак, — пролепетала я. — Я все испортила. Тот человек… я…
Это невозможно произнести вслух.
Я убила его.
— Нет! — яростно ответила она и убрала волосы с моего лица, чтобы я посмотрела на нее. — Это несчастный случай. Папа прав. Ты просто защищалась.
Я вытерла нос рукавом.
— Надо было уйти. Лучше бы меня вообще никогда не существовало.
Исольда как будто обиделась.
— Сили, ты же знаешь, что это не так. Я бы сама уже давно убилась, занимаясь какой-то очередной ерундой, если бы не ты.
Мне даже удалось кисло улыбнуться. Сестра улыбнулась в ответ, а потом посерьезнела:
— Ты нужна мне.
Я только покачала головой и отвела взгляд.
— Так нечестно, — прошептала я. — Я не имею права ломать жизнь Мами и Папе. У них должен быть дом и покой. А вот мне как раз стоит уйти.
Внезапно я увидела решение, и меня окутало странное спокойствие.
— Я ухожу, Сол. Сегодня же. Я убегу туда, где меня никто не найдет, а ты с Мами и Папой будешь жить нормально, без подменыша, от которого одни беды. Ничего не говори, я уже все решила.
Она долго молчала. Наверное, поняла, что невозможно убедить меня остаться и позволить родителям разрушить ради меня свою жизнь. Наконец она произнесла:
— Ладно. Но я уйду с тобой. Ты от меня так просто не избавишься, Силс.
— Не называй меня так.
Той ночью я украла воспоминания родителей. Я поместила их в флакончик, и связь между нами лопнула. Наверное, соседи вспомнят, что где-то была какая-то девочка, подменыш, но точно не дочка повитухи и вроде даже не из их общины. Наверное, все — и родители в том числе — решат, что находились под каким-то заклятием, но… это еще в будущем. Борясь с болевым туманом после использования волшебства, мы завели вагончик Редбрука, собрав остатки магии, чтобы взломать
На следующий день, когда я пришла в себя, мы соскребли роспись со стен вагончика и перекрасили их в зеленый впервые украденной Исольдой краской. И выбросили все пожитки Кассиуса Редбрука в реку. А потом переименовали вагончик, посмеиваясь, что, куда бы мы ни добрались на этой повозке, можно будет сказать, что нас привела туда сама Судьба.
Запястье все еще болит, но глубокая колющая боль теперь превратилась в жжение, рвущее кожу в клочья. И болит уже не только запястье.
Ладонь буквально оледенела до боли, словно промерзла от кожи до тонких косточек.
Это неправильно. Воспоминания не должны так ощущаться. Холод ползает вверх и вниз, зарывается глубже, впиваясь тысячами маленьких зубов в мои мышцы.
Вот теперь хорошо, вот теперь всё на месте. Что, не понравилось?
Кажется, я открываю рот, чтобы закричать, но последний проблеск сознания гаснет, и я проваливаюсь в спасительное ничто.
На этот раз — по-настоящему.
Глава 9
Меня будит вспышка.
Я резко сажусь, не успев толком проснуться, и ругаю себя за то, что провалилась в сон. Меня переполняет энергия, я почти стукаюсь головой о койку Исольды.
Ночное небо дрожит от гулкого раската грома, и я окончательно прихожу в себя. Левая рука прижата к груди, но ледяное покалывание магии ушло. Дождь дробью тарахтит по крыше Судьбы. Все указывало на приближение этой подлой летней грозы — и вот она.
Я поспала всего пару часов, но уже вполне взбодрилась. Невнятно вспоминается то, что было перед сном.
Холод.
Голос.
Что-то душит меня, давит на грудь.
Я потягиваюсь, пытаюсь расправить сведенные шею и плечи. За окном вагончика — непроглядная тьма, как, впрочем, и внутри. До рассвета не меньше часа. Правда, смотреть там особо не на что. Я и так знаю каждый сантиметр дороги.
Из-за печки доносится какая-то возня, будто птица бьется в силках: это в приступе внезапного смущения прячется Бирч.
Я открываю наш импровизированный умывальник и плещу водой в лицо, чтобы освежиться. Провожу пальцами по коже вслед за каплями воды.
Лицо Исольды. Ворованное, подогнанное под меня.
Рановато так рассуждать, ругаю я себя, пробираясь босиком в переднюю часть вагончика. Или поздновато. Не важно.
Во всяком случае, можно зажечь светильник и не беспокоиться, что разбужу Исольду. Моя сестра может лесной пожар проспать.
Отблеск огонька лижет мою вытянутую руку. Она дрожит в такт мерцающим теням.
Под кожей вибрируют серебристые чернила. Ищут. Пытаются течь в восточном направлении.