Неблагая
Шрифт:
— Я хотела положить его на место.
— Ты слышала, что сказал тот человек, та… сущность? Хранилище Смертных. Сокровища. А вдруг это оно, Сили? Вдруг это наш долгожданный шанс? Думаешь, я поверю, что ты хотела вернуть его на место?
— Да, потому что я знала, что ты начнешь вот это все.
— Вот это все? — повторяет она и как бы даже злится, но на самом деле нет, потому что она Исольда, и ей гораздо интереснее разобрать по ниточкам все мои аргументы, чем просто
О нет.
Я знаю этот взгляд. Я видела его сто раз — обычно сразу за ним следует очередная блестящая идея, которая всегда ввергает нас в неприятности: например, такой идеей было перебраться через мост на Гилт Роу. Или вот: в ночь побега из дома мы не просто исчезли — мы позаимствовали вагончик и поехали по проселочной дороге.
Я закатываю глаза.
— Ты знаешь, что я имею в виду. Вечно как начнешь придумывать…
Она теребит прядь волос, будто ей некуда девать руки.
— Стрелка указывает на север?
Я впиваюсь ногтями в свою ладонь.
— На запад, — выдыхаю я. — Там на карте были отмечены Западные горы. Наверное, до этого Лейра и сама додумалась.
И тут, подобно стрелке, влекущей меня к западу, мое воображение, которое я изо всех сил старалась сдерживать, внезапно устремляется вперед, заполняя все образами несметных богатств, не идущих ни в какое сравнение с той жалкой мелочью, которую мы по-тихому подворовываем.
Снова встречаясь взглядом с Исольдой, я понимаю, что она думает ровно о том же. Мне так хочется услышать от нее, что нас, возможно, ждет проклятие и что безопаснее будет не выяснять, что мы получим в конце пути.
Но она такого не скажет — а значит, скажу я.
— Н-нет… — я запинаюсь, отступаю, борюсь с тем, чего я на самом деле хочу. — Ты же сама слышала, Сол. То, что там хранится, заперто не просто так. Мы понятия не имеем, что еще…
— Сили. — Ее лицо на секунду становится озабоченным. Она берет мою руку, разворачивает ее ладонью вверх. Очень мягко. Ласково. — Ты что, не поняла? Хранилище Смертных может стать билетом домой. Ты будешь так богата, что купишь Мами и Папе большой красивый дом в таком месте, где нас никто не знает. Ты будешь так богата, что сможешь сама откупиться от любой проблемы. И все закончится.
Ее слова искрятся мечтой. Искушают. Я только этого и хочу: купить себе выход из нынешней жизни, воссоединиться с семьей, не боясь того, что последствия моих действий падут на головы любимых людей, продолжить с того момента, где мы прервались.
Я предпринимаю последнюю жалкую попытку.
— Мы не знаем… — шепчу я.
— Может, стоит рискнуть? — Исольда сжимает мою руку. — Сили, мы должны или пойти туда, куда ведет эта штука, или найти способ избавиться от нее. Я, может, и не чародей, но в целом даже не представляю, куда обращаться за помощью в избавлении от волшебных татуировок, въевшихся в кожу. И кем бы ни были те люди, они наверняка хотели себе эту вещь. И наверняка ищут нас.
— Ох.
Я и сама знаю, но, когда она произнесла это прямым текстом, меня будто ударили.
— Мы должны попытаться.
Я хмурюсь. Мы ничего никому не должны, разве что выжить. То,
Исольда заставляет меня отпустить флакон на шее. Ничем теперь не прикрытые, в нем мерцают нежно-голубым светом крохотные незабудки. Сестра прикасается к флакону, приподнимает его, сосредоточенно морщит лоб, наверняка вспоминая первый — и последний — раз, когда я воспользовалась своей магией.
Последний раз, когда мы видели своих родителей.
У меня не было другого выбора, кроме как уйти, и Исольда, разумеется, уходила вместе со мной. Лишь так я могла уберечь родителей от боли, которая пришла в нашу семью только из-за их любви ко мне. Мы также знали, что, если исчезнем, они ни перед чем не остановятся, лишь бы отыскать нас. И наша мама будет упорствовать в том, что их задача — быть с нами, чего бы это ни стоило.
Так что я дождалась глубокой ночи и призвала свою магию, чтобы украсть у них память о дочерях — все те эмоциональные ниточки, которые связывали нас, — и вынуть эту память из их спящих сердец. Она клубилась прямо передо мной голубоватым туманом, я схватила один из маминых флаконов, которых было не счесть по всему дому, и запечатала ее внутри.
Меня тогда одолела такая головная боль, что потемнело в глазах. Я то теряла сознание, то приходила в себя, а Исольда продолжала тащить меня к нашему транспортному средству. Я ничего не помню — только как проснулась следующим утром с такой слабостью, что едва держалась на ногах. Я украла воспоминания родителей и спрятала их в бутылочке для надежности. Не знаю, вернутся ли они к Мами и Папе, если вылетят оттуда, или же попросту исчезнут. Туман во флаконе, который я все еще сжимала в кулаке, принял форму маленьких незабудок.
У магии жестокое чувство юмора.
По моей спине пробегает холодок.
Исольда прикасается кончиком своего мизинца к моему — скрепляет обещание. Я не сопротивляюсь, несмотря на то, что подушечки моих пальцев неприятно леденеют.
— Ладно, — огрызаюсь я, пока еще могу сдерживаться. — С утра выдвигаемся на запад.
Возможно, это иллюзия, но магия под кожей будто бы удовлетворенно вибрирует. Я покрепче сжимаю кулак, чтобы ногти впечатались в серебристые линии, словно это может остановить их ток по венам.
Глава 7
Исольда взволнованно подпрыгивает и спешит готовиться к поездке, а я еще долго наблюдаю за размытым золотым абрисом горящих вдалеке костров. Знаю, что нужно шевелиться, но придавило тяжелыми мыслями. Вожу пальцами по рисунку-компасу бессмысленными, бесконечными кругами.
Смотрю на остатки лагеря на берегу — там люди тушат костер, собирают разбросанное барахло и ползут по домам поспать хоть пару часов перед началом нового дня. Под конец вечеринки фейри обычно настолько устают или напиваются, что им становится лень принимать человеческий облик, и они перемещаются по улицам в виде бледных прыгучих сгустков света.