Небо для смелых
Шрифт:
«Во чешет», — подумал Женя, подходя к столу.
— Тут в первом вопросе вроде как неточность, ошибка, — как мог смягчил Женя свой укор, делая скидку на возраст старичка.
— Весьма любопытно и радостно за вас, что вы ее обнаружили. Позвольте. — Экзаменатор, быстро шевеля губами, вполголоса забормотал содержание первого вопроса. — А в чем именно? — наклонился он к Жене вместе с билетом.
— Вот здесь не то «пи», не то «пять» написано, а должно быть «число пять», — уверенно ткнул Птухин пальцем в листок.
Взгляд Жени встретился с глазами старичка, почему-то
— И в этом случае вы докажете зависимость между радиусом и длиной окружности? — совершенно серьезно спросил он.
— Не-е. Наверное, нет, — уже неуверенно ответил Птухин.
— Тогда я могу вам поставить только коэффициент за смелость и все прочее, что обещал, не возражаете?
На следующий день после подъема командир роты Одоров зачитал список абитуриентов, отстраняемых от дальнейших экзаменов. Первым был назван Птухин. Закончив перечисление, командир роты внимательно посмотрел на притихших парней и произнес:
— Птухин кто?
— Я, — вяло ответил поникший Женя.
— Птухин? — отчетливо повторил Одоров.
— Я, — громко отчеканил Женя, поняв, что его призывают к армейскому порядку.
— К начальнику школы! — И стал объявлять отчисленным порядок отъезда.
— Садитесь, товарищ Птухин, — предложил начальник школы, бывший подполковник царской армии Попов, после того, как, поднявшись из-за стола, выслушал доклад Жени о своем прибытии. — Мы вот просматриваем характеристики тех, кто провалился на экзаменах. — Попов испытующе осматривал сидящего. — Заинтересовала ваша, данная командиром Жемчужиновым. В отдельном ходатайстве он просит оказать вам всяческое содействие в зачислении, поскольку: «…желание стать летчиком стало для моториста Птухина единственной целью жизни. И было бы антигуманным, антигосударственным актом не оказать помощь товарищу Птухину в достижении его цели…» Как вам удалось покорить так командира отряда? Не преувеличивает ли товарищ Жемчужинов ваше желание стать летчиком?
— Нет, — где-то в глубине сознания забрезжила надежда. — Мне больше ничего не нужно, только бы стать летчиком…
Казалось, Женя всю душу вложил в эту фразу. Щеки запылали, где-то в висках ясно чувствовались удары сердца. Не отрывая взгляда от начальника школы, он напряженно следил, как тот медленно поднялся, привычным жестом кадрового военного одернул поношенный, но ладно сидящий френч с большими накладными карманами, подошел к окну и в наступившей тишине стал пристально смотреть на снегирей, за окном потрошивших оставшиеся с осени семена молодого клена.
— Ну, представьте себе, оставлю я вас изучать теоретический курс летной подготовки, — так и не поворачиваясь, начал он разговор. — При вашем образовании вы будете чувствовать себя на уроках аэронавигации, как я на диктанте по китайскому языку. А программа у нас плотная, время ограничено шестью месяцами. В итоге на экзаменах вы получите неудовлетворительные оценки, только уже потеряв время.
Женя молчал, низко наклонив голову, словно провинившийся школьник.
— Я очень хочу летать.
— Могу вам предложить такой вариант, — начал начальник
Под высокими сводами длинного зала бывшего Егорьевского женского монастыря и без того неприятный голос командира роты Одорова из-за многократного отражения от потолка приобретает загробную бесстрастность.
— Я сколько раз предупреждал вас не становиться рядом.
Одоров уставился на середину шеренги, в то место, откуда во время переклички: «Птухин!» — раздалось: «Я» и «Попелюхин!» — тоже прозвучало: «Я». Одоров путает этих курсантов, и это раздражает его.
Одоров — злой демон всех курсантов. И неизвестно, по какой причине больше теоретическую школу называют «теркой»: то ли от сокращенного прилагательного «теоретическая», то ли из-за жестокой дисциплины для них, отвыкших во фронтовых условиях от строгого распорядка дня, неусыпным стражем которой является Одоров.
— Попелюхин, встать на правый фланг шеренги! — гаркает Одоров.
Пока, громыхая сапогами, без всякого желания Попелюхин переходит на правый фланг, ближе к Одорову, из шеренги курсантов-летчиков, там, где стоят Женины новые друзья братья Туржанские, Саша Анисимов. Адам Залевский [Александр Туржанский — впоследствии генерал-лейтенант авиации. Борис Туржанский — впоследствии летчик-доброволец в Испании, Герой Советского Союза. Александр Анисимов — впоследствии выдающийся летчик-испытатель НИИ ВВС. Адам Залевский — впоследствии командир летной группы НИИ ВВС.], с явным расчетом, что услышит Одоров, раздается:
— А почему пошел Птухин?
После смешной процедуры длительного выявления личности курсанта-двойника и того, кто посеял зерно сомнения, нарушителя Адама Залевского Одоров отправляет чистить гальюн.
— Ну и глуп же ты, Залевский! Из тебя никогда не получится летчик, — неизменно комментирует Одоров наказание Адама. Это вызывает взрыв хохота, потому что все ценили Адама за тонкий юмор и оперативный ум. Лучше других знал об этом Женя, которому Адам доходчиво и терпеливо объяснял непонятные разделы математики.
Быстро распухала старая «амбарная ведомость», которую Птухин подобрал во время тушения пожара на городских хлебных складах. Он радовался каждому вложенному в нее листку, исписанному карандашом мелким, экономным почерком, чувствуя, как постепенно распутывается узел некогда пугавших его уравнений, теорем, формул. Близится тот момент, когда он наконец разделается с этим мистическим числом «пи» и даже с формулами из сокровенно хранимой статьи инженера Бессонова «Потеря мощности авиационного двигателя». Все в ней пока напоминает джунгли, непроходимые и полные неизвестности. А ведь есть же люди, которым понятно, что такое «мощность Е, поглощаемая винтом…». Женя показал статью преподавателю технического класса Косцову.