Небо для смелых
Шрифт:
Пленного увели.
Завороженно глядя на листок, Птухин обратился к Агальцову:
— Что скажешь, Мартин?
— Думаю, фашисты не будут долго держать в бездействии такую армаду самолетов на одном аэродроме.
Если верить итальянцу, они завтра утром действительно нанесут удар. Но как его упредить? Наши «Р-зет» тихоходны, пока подойдут к аэродрому, поднимут на ноги всю ПВО. Тут нужна внезапность.
— Вот именно внезапность! — Птухину показалось, что Агальцов разгадал его замысел. — Это первое. Во-вторых, бомбардировщиков у нас мало. Пока они продерутся через заслон зенитного огня, станет еще меньше. Кроме того, как видишь, самолеты расположены в одну
— Удар истребителями по аэродрому? Что-то не припомню такого случая в истории авиации. Это до сих пор была задача бомбардировщиков.
— Необычно?! Противоречит взглядам? Тогда я напомню тебе Ленина. На курсах я выучил его записку. «Конница при низком полете аэроплана бессильна против него. т. Склянский! Не можете ли Вы ученому X, У, 2… заказать ответ (быстро): аэропланы против конницы?» [В. И. Ленин. Записка Э. М. Склянскому. Полн. собр. соч., т. 51, с. 43]. Тогда это тоже противоречило взглядам. Ну как, возражения есть?
Агальцов засмеялся.
— Так ведь и Ленин сначала решил проконсультироваться с учеными и не с одним, чтобы объективность была выше. А ты с кем проконсультируешься? Со мной? Я в этих вопросах такой же теоретик, как и практик. Потом, помнишь, Ленин дальше пишет, что «…один «практик», И. Н. Смирнов, смеется-де-чепуха». Если твоя затея провалится, найдется достаточное количество «практиков», чтобы посмеяться или сказать куда хуже, чем чепуха. Ну как перспектива?
— Ничего, такое можно пережить. Мы ведь с тобой уже одну идею осуществили, над которой сначала тоже смеялись. А теперь уже многие летчики успешно сбивают ночью. Потом есть оправдание. Все ученые далеко, советоваться не с кем, да и некогда. Послушай, решение будет такое. — Карандаш Птухина быстро забегал по обратной стороне карты. — Удар нанесут две эскадрильи И-15: Смирнова и Чиндосвиндо. Пять эскадрилий И-16: Девотченко, Плещенко, Смирнова, Сарауса и Гусева будут их прикрывать. Всю истребительную группу возглавляет Еременко. Для отвлечения внимания пошлем бомбардировщики Сенаторова десятью минутами раньше нанести удар по Сарагосе. Главное, чтобы никто не знал об операции до самого вылета.
— Заманчиво. Когда ты думаешь нанести удар?
— Завтра с рассветом. — Птухин посмотрел на часы. — В 5.57.
— Может быть, сегодня, перед наступлением темноты, когда самолеты все сядут?
— Вот именно, когда сядут! А когда они сядут? Ты же знаешь, группа прикрытия барражирует, пока не приземлится последний самолет. Итальянцы иногда садятся уже почти в темноте. Нет, это ненадежно. Именно с рассветом, пока фашисты глаза не продрали.
Евгений Саввич вместе с Соней, наблюдателями и испанцем-телефонистом затемно приехали на вершину горы Монте-Оскуро, откуда была видна Арагонская низменность и лежащая далеко внизу Сарагоса. Птухин волновался все больше и больше по мере приближения рассвета, чаще поглядывая на восток и на светящийся циферблат часов. Несколько раз он вскакивал и напряженно замирал: чудился гул самолетов.
— Рано. По времени летчики сейчас завтракают, — успокаивала Соня.
— Ты думаешь, можно что-то проглотить в такой… — Птухин запнулся. Вспомнил, что сам строго требовал от летчиков, чтобы на голодный желудок не садились в кабину.
Вместе с нарастанием гула засветились вершины Иберийских гор. Истребители шли четким плотным строем, словно отрабатывали групповую слетанность на виду у своего комбрига в Бобруйске. От этого на душе
Еще не утих гул последнего самолета, а по долине навстречу стал густо распространяться грохот разрывов. Затем место вражеского аэродрома обозначилось медленно поднимающимся облаком черного дыма.
Первым от радости закричал испанец-телефонист. Затем, перебивая его, закричал Сервандо: «Вива Русия! Вива хенераль Хосе!» А гул уже не стихал, он перекатывался, смешиваясь с эхом от близко расположенных гор.
К полудню весть о блестящей победе республиканской авиации разнеслась по всей Испании. Точно еще никто не знал потерь франкистской авиации, но все называли значительную цифру. К вечеру, ссылаясь на самые различные источники, каждый знал, что разъяренный Франко без суда расстрелял не то двух, не то пять генералов, не то двадцать, не то пятьдесят солдат комендантской службы. В одном можно было не сомневаться — козлов отпущения нашли.
— Мой генерал, здесь нет вашей фамилии, но это о вас, — протянул Сиснерос газету «Фремте Рохо». — Переведите, сеньорита Соня.
Под фотографией трех И-15 была помещена большая статья «Мощные крылья нашей авиации!». Оригинально поздравил Птухина Рохо:
— Когда кончится война, я снова начну читать лекции в колледже, и мне будет приятно сказать, что я был хорошо знаком с автором разгрома авиации на Гарапинильосе.
Спустя неделю Штерн вызвал к себе Птухина и зачитал шифровку из Москвы. Нарком Ворошилов по поводу Гарапинильоса коротко, но восторженно написал: «Наша авиация, как всегда, на высоте! Нашим летчикам «ура!». Еще через день пришло сообщение, что постановлением ЦИК СССР Птухина и Агальцова наградили орденами Ленина.
Поздравляя Агальцова с наградой, Птухин заметил:
— Гарапинильос — это урок, из которого нужно сделать и нам важные выводы. Дома мы часто концентрируем большое количество самолетов на аэродромах. И даже в приграничной полосе, надеясь на «авось пройдет».
Глава VIII
ТЕРУЭЛЬСКИЙ ВЫСТУП
1937 год для республики завершался вихрем событий. Правительство переехало из Валенсии в Барселону. Теперь здесь находился и главный штаб ВВС. К концу октября прекратил существование Северный фронт. Пал последний его бастион — страна шахтеров Астурия. Франко уверовал в скорый захват Мадрида и торопился сосредоточить силы на Гвадалахарском направлении для наступления на столицу.
Уже несколько дней и ночей генерал Рохо и Штерн не выходили из штаба, разрабатывая новую наступательную операцию, которая должна не только спасти Мадрид, но и ликвидировать самый опасный участок фронта — Теруэльский выступ. Подобно острому клину, он глубоко вдавался в территорию республики, создавая угрозу рассечения ее на две части. Министр обороны Прието, уже давно не веривший в возможность сопротивления, махнул рукой на деятельность генерального штаба, и Рохо был рад, что Прието хоть не мешает.
По распоряжению Рохо к Теруэлю скрытно подтягивались войска. Замысел предусматривал отсечение тремя ударными группировками Теруэльского выступа, окружение города, выравнивание линии фронта.
Штерн информировал Птухина о замысле операции и изложил задачи авиации в ней. Они были слишком большими для малочисленной авиации и слишком трудны условия их выполнения. Необычно сильные морозы и обильные снегопады прибавляли лишние заботы и без того вымотавшимся вконец людям. Иногда снега наметало столько, что без очистки аэродромов невозможно было рулить, не только взлетать.