Небо для смелых
Шрифт:
— Разве в моих отчетах только эмоции? Там ведь расчеты, факты, анализ.
Понимая, что сейчас многое зависит от того, насколько проникнется объективностью его доводов Локтионов, Евгений Саввич по памяти стал излагать основные положения недавно написанного им отчета. Он доказывал необходимость пушечного вооружения на истребителе, поскольку немецкие протестированные бензобаки почти не страдают от пуль ШКАС [ШКАС — авиационный пулемет калибра 7,62 миллиметра]. Птухин приводил количество пострадавших летчиков из-за отсутствия бронирования кабин, а также факты о том, как это бронирование осуществлялось кустарным способом механиками самолетов. В вопросах управления воздушным боем
— Это моя точка зрения, отказаться от нее в угоду кому бы то ни было я не могу и не имею права. Ради этого авиации отдано двадцать лет жизни, — уже взволнованно закончил он.
Локтионов слушал внимательно, изредка делая пометки в тетради. Смушкевич заметил, что конструкторы считают наши И-16 и СБ на уровне времени.
— А вы? — спросил Птухин.
Вопрос относился к обоим. Но никто не ответил. Неожиданно Локтионов спросил:
— Кем бы вы хотели работать?
— От командира эскадрильи до командира бригады. Сейчас идет перестройка на полковую систему, для меня это ново, я вижу в этом большую перспективу.
— А как вы смотрите, если вас оставят в аппарате Управления ВВС?
— Я летчик, без систематических полетов не могу. Мое место в строю.
— Хорошо, я доложу о нашем разговоре наркому Ворошилову.
Дни тянулись невыносимо долго, несмотря на то, что друзья старались отвлечь Евгения Саввича от невеселых дум. Анатолий Серов с утра приносил целую пачку билетов в музеи, кино, театры, раскладывал на столе и, заставив Птухина отвернуться, тыкал пальцем в билет, спрашивал: «Сюда?» — «Нет». — «Сюда?» При этом бодро приговаривал: «Наконец-то ликвидирую свою эстетическую неграмотность». Анатолий дарил дружбу без оглядки на обстоятельства.
2 марта Серов позвонил очень рано и спросил: «Вы дома?» Потом почти начальственно добавил: «Ждите меня!» — и бросил трубку.
Птухин уже устал от его культпоходов и без радости подумал о том, что еще придумал этот неугомонный человек.
Серов на этот раз пришел без билетов, но зато тотчас развернул газету «Известия» и ткнул пальцем в строчки, выделенные красным карандашом:
— Глядите: «За особые заслуги перед Родиной наградить… комкора Птухина Евгения Саввича орденом Ленина и боевого Красного Знамени».
В длинном списке награжденных Анатолий стал выискивать фамилии друзей-летчиков: «Годунов, Панфилов… Смотрите! Соня Александровская! Орденом Красной Звезды!»
В этот же день Птухина пригласил к себе Локтионов.
— Рад за вас, поздравляю с наградами и назначением на должность командующего ВВС Ленинградского военного округа.
Птухин не сомневался, что Локтионову пришлось изрядно употребить свой авторитет, отстаивая его назначение.
В ту же ночь Птухин вместе с Прониным, которого Евгений Саввич взял к себе в заместители начальника штаба бригады, выехали к месту новой службы.
Словно усталый конь, отфыркиваясь белыми клубами пара, «Красная стрела» вошла под арку Московского вокзала. Птухин с Прониным едва успели выйти из вагона, как к ним подскочил молоденький лейтенант. Представившись адъютантом командующего войсками
Ни он, ни Пронин никогда ранее не бывали в этом легендарном городе и попросили провезти по центру.
Юркая «эмка» развернулась на площади и, разбрызгивая грязный мартовский снег, стала пробираться сквозь толпу привокзальных пешеходов.
Адъютант любил свой город и гордился тем, что может блеснуть знанием его. Полуобернувшись к приезжим, он стал комментировать каждую улицу и чуть ли не каждый дом.
— Главная улица Ленинграда — проспект Двадцать пятого Октября, или, как называют коренные ленинградцы, Невский проспект, начинается вот отсюда, от Знаменской церкви. Это самый красивый проспект Советского Союза…
Птухин вошел в кабинет командующего войсками Ленинградского военного округа Павла Ефимовича Дыбенко, когда тот стоял у окна с газетой «Известия» в руках. Он был взволнован.
— Читали? — спросил он после того, как Птухин представился. — Это очень серьезно. — И стал цитировать: — «Завтра может быть поздно, но сегодня время для этого еще не прошло, если все займут твердую недвусмысленную позицию в отношении проблемы коллективного спасения мира…» Вот, сожрали Австрию, а Франция и Англия за это больше похвалили, чем осудили Гитлера. Кто же теперь на очереди? Чехи? Поляки? Словом, подбираются к нашим границам. Агентура докладывает, что финны строят пограничные укрепления капитально, с размахом. А мы? Нам надо укрепляться в два раза быстрее. Особенно совершенствовать аэродромную сеть. Если финны нападут, то это будет, вероятно, зимой. Летом на территории тысячи озер и миллионы болот — особенно не развернешься. Значит, нашей авиации надо осваивать ледовые аэродромы.
Да, это была почти программа действий для командующего ВВС округа.
Аэродромы округа разместились на громадной территории. Знакомство с боевой подготовкой авиационных полков комкора огорчило. Ряд командиров частей и соединений мало уделяют внимания личной летной подготовке. Показалось, что даже нет такого рвения к полетам, какое было раньше, например, в Бобруйске. Это же уму непостижимо! Два комбрига на маршруте в 150 километров дважды теряли ориентировку и садились на вынужденную для опроса местных жителей! Как ямщики, да и то подвыпившие. Вот и результат: сломана стойка шасси.
Старший летчик-инспектор округа Иван Журавлев [И. П. Журавлев — впоследствии генерал-полковник авиации] словно знал, что он нужнее всех сейчас командующему
— Заходи, садись, давай порть настроение с утра пораньше.
— У меня служба такая, — улыбаясь, начал доклад Журавлев. — Я заготовил приказ по аварии в Порхове.
Птухин быстро пробежал листок, отложил в сторону.
— Так, что ты предлагаешь для командиров? Опять выговор? Они привыкают к ним как к портупее. Один мне сказал, что, когда у него нет выговора все равно по какой причине, он чувствует себя как бы не по форме одетым. Нет, Журавлев, в наших приказах есть что-то неживое и нудно-однообразное. Ведь сама по себе авария — печальный факт, а ты еще развел такую панихиду. После этого летать не захочешь. Нет в приказе оптимистического вывода. О потере ориентировки двумя именитыми военачальниками нужен особый приказ. Не такой, как обычно. С юмором! Особенно в той части, где дается описание их подготовки к полету. Идея такая: «Мы все знаем, все можем, нам все нипочем». Это разгильдяйство, и над ним посмеяться не грех. Я думаю, от такого приказа пользы будет больше, чем от разноса.