Небо для смелых
Шрифт:
Утром 22 декабря начался бой, который запомнили летчики обеих воюющих сторон. Над Теруэлем, как обычно за последние дни, «висела» группа фашистских самолетов. И то, что четырем эскадрильям республиканцев, появившимся здесь, фашисты навязали бой, не было странным. Необычным показалась поспешность, с которой они ринулись в атаку, без попытки занять выгодное тактическое положение. Это заставило насторожиться командира группы Гусева. Так делается, когда хотят связать боем истребители, чтобы бомбардировщики могли без помех работать над целью. Но опытным взглядом он успел убедиться, что бомбардировщиков нет.
В считанные минуты число самолетов возросло до полутора сотен крутящихся до высоты
Все чаще стали падать сбитые самолеты. Были моменты, когда почти одновременно повисали на парашютах сбитые летчики республиканцев и мятежников. Такого упорства фашисты еще не проявляли в воздушном бою.
Вот И-16, резко завалившись на крыло, пошел круто вниз. Было похоже, что повреждено управление. Атаковавший его Ме-109, предвидя скорую победу, ринулся следом. После безрезультатной пулеметной очереди фашистский летчик решил нагнать свою жертву и с короткой дистанции сразить наверняка. И-16 шел прямо на склон горы. Высота падала катастрофически, но Ме-109 быстро его нагонял: 300, 200, 100 метров отделяют их друг от друга. Но вот И-16 резко взмыл вверх перед самым склоном горы. Тотчас то же самое сделал и Ме-109, но, имея почти в два раза больший вес, он «просел» и плашмя ударился в гору…
При соотношении сбитых самолетов пять к семи в пользу республиканцев бой постепенно затухал. Противники на пределе горючего уходили домой.
От взятого в плен итальянского летчика выяснилась причина лихого упорства фашистов в прошедшем бою. На смену частей, разгромленных в ходе штурмовки Гарапинильоса, прибыли летчики высшей школы воздушного боя итальянских ВВС, которым была поставлена задача отомстить за посрамленную честь.
…Постепенно выдыхалась самая крупная наступательная операция республиканцев, которая с успехом могла бы закончиться разгромом фашистских войск. Министр Прието, с самого начала не веривший в наступательный характер Народной армии, трижды объявлял операцию законченной и трижды снимал часть войск и авиации с Теруэльского фронта.
Птухин понимал, что операцию спасти уже не удастся. Он видел, как тяжело переживают все, кто не жалел сил в борьбе с фашистами. В феврале 1938 года его вызвали в Москву, когда захват Теруэля мятежниками был очевиден.
Он вложил в эту операцию весь свой опыт, накопленный дома и здесь, в боевой обстановке. Теперь истребители с успехом штурмовали фашистские аэродромы, и ни у кого не вызывало удивления, что результат при этом был хороший. У него где-то даже появилась мысль, что нужно создать специально истребитель для штурмовок наземных целей. Вроде «летающего танка». Чтоб было крыло, броня и вооружение, и летать он должен на самой малой высоте, «между кустиков». Но над этим следовало еще подумать.
Грустно было расставаться с испанскими и советскими друзьями, продолжавшими борьбу. Он видел эту искреннюю грусть и у них.
Еще грустнее было оттого, что так и не удалось встретиться со своим старым другом со времен гражданской войны Иваном Пидголой. Иван погиб в разгар Теруэльской операции. Страшная занятость, видимо, не позволяла и ему, Пидголе, так же как и Птухину, выкроить минуту для личной встречи. В ходе Теруэльской операции они оба были почти рядом, на одном фронте, что, несомненно, облегчало возможность встречи. Но Пидгола был на передовой, а он, Птухин, мотался по аэродромам. Однако Птухин надеялся, что в редкие случаи приезда на К.П фронта мог встретиться с Пидголой, который иногда бывал там. Ему рассказали, что последний приезд Пидголы совпал с бомбардировкой командного пункта. Прямо у входа в туннель, где был расположен КП, его убило осколком бомбы. Какая нелепость! Ведь войди он на секунду раньше в туннель, ему не страшна была бы никакая бомбардировка.
Для всех было удобнее, если бы Евгений Саввич с Соней сели на поезд в Барселоне и доехали бы до пограничного города Портбоу. Сервандо же такой план никак не устраивал. Он хотел быть последним, с кем генерал Хосе и сеньорита Соня простятся на испанской земле.
— Не обижай его. Мы не имеем права отказать ему в этом.
Соня взяла Птухина за руку.
— Хорошо, Сервандо, пусть будет так, как ты хочешь.
Сервандо грустил по-настоящему глубоко. Он вел машину молча и не спеша те десятки километров, которые раньше пролетал как на крыльях. Последняя поездка с генералом Хосе! Птухин положил ему руку на плечо, предложил сигарету, пытался расшевелить забавными историями из дорожных приключений. Даже такой случай, когда уставший Сервандо по дороге в Мадрид завез их в расположение противника, не мог сегодня вызвать улыбку у шофера, хотя раньше он от души хохотал над этим воспоминанием.
На перроне, не скрывая слез, Сервандо уткнулся в грудь Птухину. Растроганно тот гладил его по спине и, сам еле сдерживаясь, бормотал:
— Ну, ну, Сервандо, будь мужчиной… Мы еще встретимся. Обязательно встретимся… Ты приедешь в Москву… Война закончится, и это станет возможным.
Высунувшись из вагона, они долго махали одинокой фигуре на перроне.
Поезд вошел в туннель. Когда он кончился, Евгений Саввич и Соня были уже на территории Франции…
Глава IX
НА СВОЕЙ ТОЧКЕ ЗРЕНИЯ
Не без волнения входил Птухин в кабинет нового начальника Управления ВВС Локтионова. Он был знаком с ним давно, еще по службе в Белоруссии. В отличие от других «пехотинцев» в авиации Александр Дмитриевич в душе остался преданным древнейшему роду войск. Он не летал и не стремился научиться. Тем не менее добросовестно исполнял возложенные на него партией обязанности начальника Управления ВВС.
Локтионов встретил Птухина приветливо. Только в такие моменты можно было убедиться, что этот на вид сумрачный человек с наголо обритой головой и большим нависающим лбом может так обаятельно улыбаться.
— Здравствуйте, дорогой Евгений Саввич, рад вашему благополучному возвращению. Примите мои поздравления в связи с присвоением вам звания комкора. Загорели, но осунулись. Оно и понятно, не на курорте были…
— Александр Дмитриевич, я бы хотел знать полную ясность о моих отчетах по командировке и перспективах дальнейшей службы.
— Да, да, — посерьезнел Локтионов. — Нарком выразил неудовольствие по поводу ваших докладов. Он считает, что, однажды сделав неверные выводы, вы просто до сих пор упрямитесь. Поэтому ваши доклады не попали к товарищу Сталину, несмотря на то, что он о них спрашивал. По этому вопросу надо поговорить со Смушкевичем, он в курсе дела. Я сейчас приглашу его.
Смушкевич вошел, сдержанно поздоровался.
— Яков Владимирович, нам троим надо уточнить взгляды на опыт войны авиации в Испании, которые лягут в основу требований к конструированию новых самолетов, — обратился Локтионов к Смушкевичу.
— Видите ли, Евгений Саввич, о качествах нашей авиации было много отчетов до вас, они хорошо известны правительству. Выводы из них существенно отличаются от ваших. Поэтому, естественно, сложилось впечатление, что вы сгустили краски в характеристике недостатков авиационной техники и тактики, — начал Смушкевич.