Небо для всех
Шрифт:
Я сижу в библиотеке своего огромного дома в центре Вены и перебираю старые бумаги, газетные вырезки, статьи в европейских журналах начала двадцатого века. Я так пристально вглядываюсь в судьбу авиатора Васильева, словно он мой родственник, или очень близкий мне человек.
«Благодаря тому, что я изучала русскую словесность мне заглянуть в русскую душу легче», – говорю я себе.
По архивным справкам я обнаруживаю, что мой герой, авиатор Васильев закончил юридический факультет Казанского университета с отличием. Его ждала адвокатская карьера. В те времена все молодые юристы мечтали быть как знаменитый Плевако. О том, что
Время, когда при императоре Александре в университете произошла памятная ревизия Магницкого, изгнавшая дух вольнодумства и безбожия, забылось. Конец века оказался гуманнее, не случайно здесь появились первые революционные кружки. Умы бродили модными идеями социального переустройства. Совсем недавно был отчислен с факультета за вольнодумство будущий вождь русской революции.
– Александр, Саша! – кто-то окликает Васильева, и он задумчиво бредущий весенним набережным бульваром, оглянувшись, видит вольнослушательницу Лидию. Она ему нравилась. Лидия держалась независимо, не посещала кружки и не состояла ни в одной модной партийной ячейке. Одевалась изящно, не в пример другим курсисткам, ходившим в черном как монашенки. Носила украшения, умело пользовалась помадой и пудрой, казалась всегда дружелюбна и приятна в общении. И главное: не заносилась, хотя была из состоятельной семьи.
– Ты расстроен? Может быть, прогуляемся?
– Мы уже гуляем, – улыбнулся Александр.
Погода, несмотря на запоздавшую весну, была чудесной. В прозрачной волжской воде отражались бегущие облака, подсвеченные кое-где солнцем. Хотелось идти без всяких мыслей, не задумываясь ни о чем, даже сочинять на ходу.
Этот день в дневнике Васильева, хранящемся в московском архиве, был помечен единственной записью: «Встретил Лиду». Уверена, если бы сохранился дневник Лидии, там тоже оказалась бы одна запись: «Встретила Сашу».
– Допивай молоко скорее, иначе рискуем опоздать на выставку.
В зеркале видна счастливая пара: он худощавый, слегка скуластое лицо, умный и пытливый взгляд, над четко очерченными губами темные усы. И она, с толстой косой каштановых волос и зелёными глазами лесной феи.
Для выхода в свет в этот день десятого октября девятьсот девятого года Лидия принарядилась особенно. Платье с завышенной талией с элементами восточного стиля, узкий лиф и широкая юбка с оборками подчеркивают изящество фигуры.
Это их свадебный тур. Они скромно отметили празднество в кругу родственников в Казани и отправились вначале в Москву, а потом в Санкт-Петербург. Петербургская гостиница, заказанная по телефону, оказалась в самом центре. Широкая лестница с коваными фонарями, ковровая дорожка, притянутая к мрамору латунными прутами, обходительный портье. Они прожили здесь уже неделю, ежедневно выбираясь то в Летний сад, то на острова.
Сегодня решили пойти завтракать в «Метрополь». Солнце блестело в огромных витринах Невского проспекта. Навстречу по тротуару бежали мальчишки-газетчики и кричали:
– Покупайте «Русское слово», впервые в России, господин на биплане, покупайте «Русское слово»!
– Погоди, малец, дай-ка и нам почитать, – с этими словами Васильев протянул мальчишке монетку.
– Смотри, – Васильев обратился к Лидии, – весь Петербург оклеен афишами. «Полет господина
– Тебе это интересно, Дорогой?
– Ты ещё спрашиваешь! Срочно за билетами в «Пассаж»! Там их продаёт контора «Оазис». Никак невозможно такое пропустить.
Билеты оказались недёшевы – но Васильев, не поскупившись, отдал за два места на трибуне шесть рублей. Это были билеты с местами, но не в самом центре. На следующее утро Васильев с молодой супругой извозчиком прибыли на Варшавский вокзал и на дополнительном, «по случаю наплыва пассажиров», поезде отправились в Гатчину. Там с поля для военных манёвров, расположенного неподалёку от станции, в небо впервые должен был подняться аэроплан. Зрителей набралось несколько тысяч. По рядам, не смотря на холодную погоду, сновали мороженщики и продавцы пива. Леганье оказался похож на свой портрет на афише – невысокий человек в кепи с твёрдым козырьком, затянутый в кожаную автомобильную куртку с пуговицей под самым воротом. Он влез на сиденье и дал отмашку рукой в краге. Кто-то крутанул пропеллер, мотор затарахтел. Низшие чины и механики, державшие аппарат за крылья, отпустили руки и аэроплан, побежал по направляющему рельсу, подпрыгнул, но плюхнулся обратно и тут же подобно жирной осенней утке поскакал по траве.
Публика хохотала. Какой-то купец, обернувшись к Васильеву сказал: «В Парижопелях в двигатель нефть пополам с кровью негров льют. У нас либо негров нет, либо кровопролития не дозволяют, а без крови оне не летають».
Солдаты в полевой форме под командой прапорщика опять поставили биплан на рельсы. Леганье, пока аппарат возвращали на старт, курил, широко шагая вдоль направляющих. Наконец он выстрелил окурком в сторону солнца, сел в седло, отдал салют зрителям и дал команду запустить мотор. Ветер, идущий от винта трепал полы солдатских шинелей, доходил до трибун и гнал над публикой запах одеколона «Четыре короля», мыла «Ролле и Брокар» и жжёного касторового масла. Леганье поднял руку, солдаты отпустили крылья, аппарат побежал по рельсу, поднялся на чуть-чуть, буквально на пол-аршина, и тут же клюнул носом землю.
Несколько раз Леганье под смех и улюлюканье не расходящейся публики пытался поднять машину в воздух. Полёт получился только под вечер.
Мотор вдруг взревел как-то особо грозно, аппарат разогнался и вот уже виден вначале небольшой зазор между шасси и жухлой октябрьской травой, а тут он становится больше и больше. И уже публика смотрит вверх, придерживая шляпы и фуражки.
Не шевелясь, простоял Васильев то недолгое время, пока парило в воздухе необыкновенное чудо. Полёт длиной полтора километра на самолете братьев Вуазен. И этот миг перевернул жизнь Васильева.
С чем это можно было сравнить? Так бабочка машет крыльями в счастливом полете, кузнечик в поле набирает ход, задирая хвост и покачиваясь, перелетает с травинки на травинку… Нет! Всё не так! Это человек осмелился взлететь так высоко, прямо к облакам, висящим сегодня особенно красиво как будто их бережно приготовил сам Бог.
– Лидочка, какое же это чудо! К чёрту юриспруденцию! Это скука, каких мало. Буду летать! Голос Александра звенел от волнения, глаза блестели.
Лида, знавшая спокойного и рассудительного Сашу, была удивлена и взволнована не меньше.