Небо и земля. Том 1
Шрифт:
Нет, за окном темно. Вчера Айями была смелая, пьяная, в голове намешался кавардак, а сегодня страх и инстинкт самосохранения велели прижать пятую точку к стулу и остаться дома. Некуда спешить. Завтра Оламирь расскажет о даганском офицере за брикет гречневых хлопьев.
От непривычной пищи у Люнечки крутило животик, в желудке бурлило и урчало. Эммалиэ наложила теплый компресс, и Айями, улегшись с дочкой на кровати, принялась рассказывать сказки. Эммалиэ вставляла реплики от лица дракона, рыцаря и капризной принцессы, и Люнечка заливалась смехом,
Остатки гороховой каши поставили в холодную воду. И назавтра хватит, если развести пожиже.
Лучина, догорев, погасла, и уголек с шипением потонул в плошке с водой. А в темноте опять встало перед глазами лицо вчерашнего даганна. Как же Айями повезло! Он мог запросто переломить её пополам. Шутя, сжал бы руками и выпустил из неё дух. Легко отделалась.
И чем дальше думалось, тем всё более нереальным казался разговор с офицером. Она не может посмотреть ему в глаза. И двух слов не свяжет. Проглотит язык от стыда и унижения. Или промямлит что-нибудь нечленораздельное и глупое.
Ну и пусть! Главное, чтобы помог с работой.
А утро вечера мудренее, это прописная истина. Вчерашние страхи испарились с первыми лучами солнца, уступив место решимости. Айями едва вытерпела, чтобы не сорваться рано утром к Оламирь. Отправилась ближе к обеду, оставив дочку под присмотром Эммалиэ. Сегодня совсем распогодилось, но солнце светило тускло, закрывшись легкой облачной дымкой.
"Погода улучшилась, изменится в лучшую сторону и моя жизнь, — размечталась Айями. — Сбегаю к гостинице, попрошу позвать господина офицера, и если потребуется, встану на колени. Меня возьмут, не смогут не взять, потому что господин офицер прикажет коротко: "Ihdil" (прим. — Принять). Солдат отрапортует: "Ig, dir sot!" (прим. — Так точно, мой генерал!) и впишет мое имя в штат".
— Ты бы еще на рассвете прибежала, — Оламирь прикрыла рот, зевая. — Принесла?
Айями протянула брикет. Думала, Оламирь обрадуется, а она скривилась.
— Фи, гадость. И кто ест это сено-солому? Я подразумевала сахар, шоколад или кофе, а не "вырви глаз".
— Шоколад? — растерялась Айями. Вкусное лакомство и в довоенные годы считалось дефицитным, а сейчас и подавно перешло в разряд чудес. — Он дал консервы и брикеты.
— Пожадничал, значит, — заключила Оламирь. — Неудивительно. Как отработала, так и получила. На будущее учти: старайся лучше, и кормежка будет шикарнее.
На какое будущее? — хотела возмутиться Айями, но Оламирь не дала и слова вставить.
— Ладно, и так сойдет. Сообщаю насчет твоего даганна. Уехал вчера утром под Алахэллу. У них там намечается какая-то заварушка, со дня на день.
Уехал! — схватилась за дверную ручку Айями. В голове зашумело, в висках застучало.
— Офицерам с передовой дали увольнительную на двое суток, вот они сюда и подались. Так что неизвестно, вернется ли он в город. Может, вообще, не приедет. Убьют под столицей.
Не вернется… Убьют… — звучали слова Оламирь эхом в ушах. Не за даганна разволновалась Айями, а за себя.
— Если объявится, дам знать. Хотя на твоем месте я бы не рассчитывала. Подцепи другого. Приходи в клуб, ты ж теперь наученная. Зато в следующий раз будешь умнее.
Да, умнее, хладнокровнее, циничнее.
Айями плелась домой в каком-то полубреду. Хорошо, что не заплутала. Спасибо ногам, приведшим к родному подъезду.
Он уехал. И не замолвил за неё словечко. И неизвестно, вернется ли в городок. А даганской подачки хватит на неделю. И что потом? Снова одеться понаряднее, накрасить ресницы и губы и отправиться в клуб, где предложить себя другому офицеру?
К горлу подступила тошнота.
Что делать? А может, сдаться и поклониться в ноги Хикаяси?
Во всяком случае, сейчас нужно вернуться домой с улыбкой на лице и в хорошем настроении. Чтобы не встревожить Эммалиэ и не испугать Люнечку. А через неделю что-нибудь придумаем. Неделя — это много. Целая вечность.
10
Неделя пронеслась стремглав, насытив дни событиями.
Женщина из крайнего подъезда, скооперировавшись со знакомыми, собрала чемодан и вместе с пятнадцатилетним сыном исчезла из города. Своего мальчика — тощего сутулого подростка — она не отпустила на восстановление железной дороги, хотя соседки не раз говорили: пусть на побегушках у даганнов — там подай, сюда принеси — зато от голода не помрёт.
— Он скрипач, занимал призовые места на конкурсах, — поясняла мать. — Цвет нации, будущее нашей культуры! Ему нужно пальцы беречь, а не шпалы таскать.
О невероятном бегстве поведала взволнованная Эммалиэ, наслушавшись сплетен во дворе.
Жители воспряли духом. Значит, можно обойти законы, установленные захватчиками. Значит, можно добраться до Риволии и без разрешений миграционной службы. Врут, что опасно. Вот слабая женщина решилась бежать из города и наверняка добралась до союзной границы, а мы чем хуже? Соберем манатки и под покровом ночи двинемся на восток.
А через два дня даганский солдат прикатил во двор чемодан на колесиках и поставил у подъездной двери. По месту жительства.
Смешно спрашивать у чужака, куда делись хозяйка с сыном. Знать, убежали недалеко и Риволию только в мечтах и видели. Кто остановил беглецов: бродяги или даганны?
Соседи словно языки проглотили. Проходили мимо и косились на чемодан. Он простоял весь день у подъезда, а на следующее утро исчез. Хозяев уж и в живых нет, а кто-то ушлый не погнушался шмотьем, которое можно продать.
Каждый день Айями ходила на рынок. От встречных горожан отводила взгляд — боялась прочитать в их глазах презрение и осуждение своему поступку. Но никто не тыкал пальцем и не высказывал неодобрение распутством с оккупантами. Быть может, потому что от доброго расположения даганнов зависели многие из жителей. И потому что беспросветность стерла границы морали и чести.