Небо и земля. Том 1
Шрифт:
— Что с нами станет? — плакала Айями. — Нас заклеймят как скот и отправят на бойню? А здесь построят свою провинцию?
Не то, чтобы она не предполагала подобного исхода войны, просто мысль о поражении казалась кощунственной. Не укладывалась в голове. А Алахэлла, так и оставшаяся недосягаемой мечтой, лежит сейчас в руинах. Хотя кто-то уверяет, что столицу не тронули, пожалев рукотворную красоту.
— Чему быть, того не миновать, — утешала Эммалиэ. — Ты же видишь, даганны — не людоеды и не варвары, какими их выставляла наша пропаганда. Что бы ни случилось, мы —
— Следовало не ждать, а бежать, — всхлипывала Айями. — Люди говорят, риволийцы до сих пор принимают беженцев. Вот бы добраться до Риволии!
— Сомневаюсь в том, — голос Эммалиэ затвердел. — Посуди сама, Риволия перенаселена. Несколько миллионов человек проживают на пяти небольших островах. А ты говоришь о тысячах беженцах, которых и разместить-то негде.
— Риволийцы не позволят даганнам растерзать нашу страну! Они наши союзники и обязаны помочь!
— Как знать, — пробормотала Эммалиэ, глядя в темноту за окном. — Как знать…
Оккупанты устроили в школе шумное празднество по случаю победы, а амидарейцы собирались в храме. Тянулись в открытые двери ручейками — потерянные, серые от горя. А куда идти, если осталась только вера?
И Айями отправилась, прихватив дочку. Одела Люнечку потеплее и взяла на руки. И Эммалиэ впервые переступила порог храма, озираясь по сторонам. А пришли в святилище, потому что некуда идти. Потому что никто не объяснит и не подскажет, как жить дальше и по каким законам, кого слушать и чего ждать.
Встали у стены, ближе к образам святых. Дочка повертела головой, позевала да и прикорнула на плече Айями.
Много народу пришло в храм. И старики приплелись, и женщины, и дети. Знакомые лица — с фабрики, с рынка, из домов по соседству. Кто-то молится, отбивая поклоны на коленях. Кто-то читает молитвы стоя, с закрытыми глазами. Тихий гул поднимается к сводам храма.
Сумрачно в святилище, потому что мало свечей. Зато сверху льется голубоватый поток, набросив на плечи Хикаяси шубу из лунного света. Молчаливо взирает богиня на неразумных детей своих. Всех приветит и укажет дорогу заблудшим. Чаша полна, и нектар падает каплями в каменный желоб.
Служитель Изиэль, забравшись на кафедру, тянет исхудавшие руки к Хикаяси.
— Помоги… Смилуйся… Наставь нас на путь истинный…
И ему вторят десятки голосов — слабым, тонким эхом. "Смилуйся… Внемли нашим стенаниям… Прости нас, грешных…"
Тяжелый воздух, спертый. Пахнет старчеством, немытыми телами. Пахнет безысходностью и покорностью судьбе.
У Айями закружилась голова, наверное, от воскуряемых благовоний.
— Пойдем отсюда, — потянула Эммалиэ. — Дай мне Люню, а то сейчас вместе с ней упадешь.
Они протолкались через толпу к выходу. На улице Айями вдохнула грудью свежий воздух, и в глазах прояснилось.
Осторожно возвращались домой по темноте, попеременно неся Люнечку на руках и обходя рытвины. Даганские патрули не останавливали. Не до того им. Чужаки отмечали победу.
— Правильно говорят, что амидарейцы — нация трусов, — сказала Эммалиэ со злостью. — Почему мы ввязались в эту войну?
Действительно, в истории страны практически не случалось войн, тем более, захватнических. Амидарейцы всегда считались хорошими дипломатами.
— Словно помешательство, — продолжала Эммалиэ. — Из кризиса энергоресурсов можно выходить разными путями. Например, договориться с даганнами и предложить равноценный обмен. А мы предпочли под покровом ночи, как шакалы, перейти границу и перерезать неповинных людей. Почему? Вот сейчас вышла из храма, и меня осенило: нами управляли как куклами на веревочках. Опоили, одурманили. А теперь страны нет, но есть территория и ресурсы. Кому они достанутся?
— Ну-у, — протянула Айями, впечатлившись услышанным. Она и не подозревала, что соседка политически подкована. Оно и понятно, дочь генерала. — Могут наложить эту… контрибуцию, а Амидарея сохранит суверенитет. И ничего не изменится.
— Может, и не изменится. Но как прокормить ораву народа, когда зима на носу? Наверняка будет много пленных и раненых. Плюсуй сюда гражданское население. Поля и продуктовые склады наши войска по дури пожгли, а фабрики и заводы взорвали.
— Будем надеяться на лучшее. Жизнь обязательно наладится, — сказала Айями неуверенно.
— Твоими устами да историю писать, — улыбнулась Эммалиэ устало.
Далеко за полночь разгулявшиеся победители устроили массовый залп на площади, и Айями вздрагивала каждый раз, когда дребезжали стекла. Прижимала заворочавшуюся во сне дочку:
— Тише, тише. Это охотники за серым волком гонятся, чтобы спасти Красную шапочку.
Ни Айями, ни Эммалиэ не догадывались, что в эти часы история начала отсчет нового мира, в котором нет места побежденным.
11
Победив, даганны стали вести себя иначе. Как полноправные хозяева.
Развернули активную деятельность.
На информационном щите вывесили первые списки пленных. С многочисленными ошибками и слабо пропечатанные, наверное, под четвертую или пятую копирку. Жители толклись у щита, выискивая знакомые фамилии. Если внесен в список — значит, жив, пусть бы и ранен. Потому как победители не считали нужным идентифицировать убитых.
Одна из женщин нашла фамилию мужа в списке и кинулась в ратушу. Там ей объяснили, что часть пленных подлежит депортации в Даганнию, но для тех, кто согласен уехать с семьями, предусмотрены льготы — питание, отдельное жилье и земельный участок.
Поначалу местные решили, что ослышались. Но нет, вскоре слухи подтвердились официально: часть пленных оставляли на территории Амидареи, а другую часть намеревались отправить в за Полиамские горы.
На улицах города расклеили афиши. Амидарейская семья — муж, жена и двое детей — румяно и сыто улыбались во всю ширь, а под картинкой шел текст на амидарейском. И надо заметить, грамотный текст-приглашение на работу в Даганнию лицам обоего пола и при наличии детей. Добровольцам гарантированно полагались жильё, продуктовые пайки и теплая одежда.