Небо и земля. Том 1
Шрифт:
Имар рассмеялся:
— Аама, я интересуюсь не потому, что меня волнует количество знаков на даганском. Вы выглядите уставшей, и вас что-то беспокоит.
Из сказанного Айями уловила одно. У нее на лбу написано, что она ведет себя подозрительно. Наверное, глаза бегают, и шея непроизвольно вытягивается в сторону даганнов, остановившихся в коридоре у приоткрытой двери и беседующих о местных тюремных удобствах.
— Нет-нет, все беспокойства позади. Дочка идет на поправку, большего и желать нельзя, — заверила Айями поспешно, ни на миг не задумавшись о том, что в словах Имара может скрываться
Зато в предположении соседки об ухаживании господина А'Веча косноязычия не было, и Айями с замиранием сердца ждала, когда второй заместитель вернется в городок. Ей придется смотреть А'Вечу в глаза и благодарить за внимание и участие. И удостовериться, что Эммалиэ ошиблась.
Так и случилось. Почти. Однажды спеша на работу, Айями столкнулась с господином подполковником на крыльце ратуши. По всему видно, он приехал недавно, потому что был одет по-походному и не успел сбрить щетину, делавшую его еще грознее и неприступнее. Заметив Айями, выбросил окурок, встав с перил, и у неё вылетели из головы заранее подготовленные фразы.
— Здравствуйте. Благодарю за мед. Очень вкусный и полезный. Дочка идет на поправку, — сказала она первое, что пришло на ум.
— Хорошая новость, — кивнул А'Веч.
Айями смешалась. Что за напасть? Забылось всё, что она собиралась сказать об обязывающих подарках. Вот всегда речь течет ручейком, а сейчас накатило опустошение.
— Теперь я буду стараться на работе вдвойне… Спасибо вам.
— Рассчитываю, что так и будет.
Затянувшаяся пауза стала апофеозом неловкости. А взгляд господина подполковника… Почему Айями раньше не замечала, как он смотрит? Зато сегодня протерла глаза, умылась, и А'Веч предстал в ином свете.
— Простите, мне пора, — промямлила она и, дождавшись короткого: "Иди", метнулась в спасительное фойе.
Днем он зашел к инженерам, чтобы поздороваться, и заодно заглянул в комнату переводчиц — гладко выбритый и в офицерском мундире. Идеальный. Ни слова не сказал и вышел, зато своим появлением опять взбудоражил Айями. И вечером, выйдя на крыльцо, она заметила А'Веча разговаривающим у машины с сослуживцем. И сразу сбился шаг, и Айями почувствовала себя неуклюжей под пристальным взглядом второго заместителя.
И ночью не спалось, а вздыхалось под ворочанье и скрип диванных пружин.
Во всем виновата Эммалиэ. Зачем она сказала? Придержала бы при себе предположения, и Айями бы бед не знала. Смущалась бы, конечно, и держала дистанцию с А'Вечем, но не вела бы себя как идиотка, узнавшая, что нравится мужчине. И похоже, так оно и есть.
Господин подполковник проявил интерес и пытается ухаживать. Если принять, что Эммалиэ права, ведь у неё немалый житейский опыт, то почему А'Веч не скажет напрямик, предпочитая изобретать поводы для ухаживания? Наверное, потому что он — большой начальник, а не озабоченный юнец. У него в подчинении больше сотни человек, и стыдно становиться перед ними посмешищем. Да и гордость до сих пор помнит о пощечине в машине.
Ну и что? Айями-то какая разница? У неё своя жизнь, у него — своя. Она — амидарейка, он — даганн, который ест острую пищу, пьет кофе с солью или с перцем и курит сигареты с необычным сладковатым запахом.
А Оламирь? Должно быть, они
Забыть о нём! И так забот предостаточно. И опасностей, и риска. И вообще, пора бы заснуть.
Но вместо сна в памяти всплыл вечер в кабинете музыки — так живо, словно это произошло намедни. И вдруг дохнуло дождевой свежестью от окна, а скрип диванных пружин напомнил поскрипывание старого рояля. А язык явственно ощутил вкус вина, заставив Айями машинально облизнуть губы.
Прошло немало времени, прежде чем она уняла накатившее волнение, а сердцебиение вернулось к прежнему ритму. И хоть ругала себя Айями за то, что думы, сделав круговорот, неизменно возвращались к даганскому начальнику, а об одном не вспомнила. О Микасе.
27
Когда женщина понимает, что нравится мужчине, она начинает вести себя по-другому. Дольше прихорашивается у зеркала, придирчиво изучая внешность, и тщательнее подходит к выбору одежды. Даже шарф вокруг шеи обматывает иначе и иначе завязывает поясок на платье. У женщины меняется походка, а во взгляде появляется глубина и тайна. Занимаясь делами, женщина мурлыкает под нос песенку и машинально поправляет пучок на голове — не выбились ли волосы? Но, конечно же, это наблюдается, когда симпатия взаимна. Увлекшись, женщина забывает, что её поклонник — враг с чуждым менталитетом, что он — полная противоположность мужчинам-соотечественникам, и что нужно его остерегаться и избегать.
Когда женщина понимает, что нравится мужчине, она невольно выискивает его фигуру среди соплеменников и прислушивается, рассчитывая уловить знакомый голос в коридоре или на улице. А встретившись с мужчиной глазами, забывает, чем занималась минуту назад. Мужчина прохаживается по кабинету, заложив руки за спину. Усевшись напротив, изучает отпечатанные переводы, а женщина вертит в руках карандаш, не решаясь лишний раз посмотреть на мужчину. Он выхватывает карандаш и водит по строчкам. Остро заточенный грифель на мгновение замирает и продолжает движение, а потом женщине возвращают перевод без помарок и исправлений. Мужчина протягивает карандаш, и она замечает край бинта под манжетой кителя. Женщина пугается: неужели он ранен? И натолкнувшись на взгляд мужчины, мучительно краснеет. А гость поднимается и уходит не спеша. Свидетели этой сцены, а точнее, свидетельницы понимающе переглядываются и склоняются над переводами, пряча улыбки.
Вдруг становится важным видеть мужчину каждое утро и каждый вечер — хотя бы мимолетно, издали. И если не удается, одолевает разочарование, словно твердо пообещали и обманули. А еще мешает проклятая неловкость. При встрече она склеивает рот, язык прилипает к небу, и элементарные фразы даются с трудом.
Надо бы завести разговор о том, что дорогие подарки обязывают. Но Айями молчит, потому что у неё нет подходящих слов. И похоже, она стремительно глупеет в компании господина А'Веча.
— Твоя дочь идет на поправку?