Небо и земля
Шрифт:
Пылаев и Васильев бросили автомобиль у въезда в вокзальный сад и побежали к перрону, стараясь не отставать от толпы, атаковавшей теплушки и зеленые вагоны третьего класса.
— Трогается! Нет, вы поглядите, на самом деле трогается! — простонал Пылаев, размахивая руками и внимательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться ненароком о придорожный камень.
А поезд и на самом деле тронулся. Загремели буфера, загромыхали площадки, со свистом вырвался отработанный пар…
Конный отряд рассыпался по вокзальной площади.
— Красные! —
Васильев на мгновение оглянулся.
— Не задерживайтесь, — прохрипел Пылаев. — Скорее…
Они уже бежали по перрону. Только на площадку предпоследнего вагона можно было еще прыгнуть: состав замыкала закрытая наглухо теплушка.
Пылаев увидел людей, стоявших на площадке, сундуки на буферах, корзины над головами, шляпы, бекеши, развевавшиеся на ветру шелковые платья и, выбросив вперед руки, сильным и быстрым движением рванулся вперед, — левая рука на поручне, тело в судорожном броске. Кто-то подхватывает за руки, кто-то подталкивает сбоку — и вот он уже на площадке…
— Прыгайте, прыгайте скорей! — крикнул он запыхавшемуся, безнадежно отставшему от вагона Васильеву, и тот, не замечая грозящей ему опасности, так же стремительно, как Пылаев, взмахнув руками, бросился вперед. Вагоны дребезжали, грохотали колеса, истошный нестерпимый крик на мгновение заглушил грохот движущегося поезда…
— Оступился! — громко сказал Пылаев и, усевшись на подножку вагона, долго глядел назад, туда, где под колеса теплушки упал Васильев…
«Стало быть, снова дорога», — раздумывал Пылаев, посасывая трубочку и не прислушиваясь к торопливой беседе попутчиков. Ему не хотелось теперь ни думать, ни рассуждать, ни спорить с самим собой, он только тихо бормотал про себя: «Кривая и на этот раз вывезет. Я как пружина, — чем больше сожмусь, тем сильнее ударю впоследствии. На Дон мне податься, что ли? Или в Одессу? Да и в Германии примут за старое…»
Прежде чем Здобнов услышал стрельбу на аэродроме, дверь штабной комнаты распахнулась, и на пороге появился Тентенников.
Предчувствуя близкую расплату, Здобнов поднялся со стула и с ужасом смотрел на летчика, не чувствуя силы взяться за кобуру.
«Тентенников страшнее всего, — подумал Здобнов. — Он, наверно, всерьез был уверен в моих дружеских чувствах. Он и застрелить может».
Он стоял посреди комнаты, одергивая френч и виновато глядя на Тентенникова.
Тентенников взвыл, увидев Здобнова, и сразу же бросился к нему, сжимая кулаки.
— Довелось все-таки встретиться! — сказал он, с ненавистью глядя на изменника. — Я поклялся собственными руками тебя задушить, когда суждено будет увидеться снова. И близко уже исполнение моей клятвы.
Здобнов не спеша прикурил от зажигалки и зло сказал, не глядя на Тентенникова:
— Спорить не могу. Конечно, вы теперь хозяин положения.
— Мерзавец! — закричал Тентенников. — Да я, может, ночей не спал, о встрече мечтал!
— Меня виноватым считаете?
Тентенников
— А за измену тебя, прохвост, совесть не грызет? — спросил Тентенников.
— За перелет к Васильеву я буду отвечать, как мне указы пали при зачислении в отряд, перед судом Ревтрибунала. Стало быть, нечего задавать пустые вопросы.
— Перед судом? — окончательно рассвирепел Тентенников. — Да я безо всякого суда тебя пристрелю, как бешеную собаку!
Выхватив пистолет, он подошел вплотную к своему врагу.
— Ты что, белены объелся? — тихо спросил Быков, входя и комнату. — Сейчас же отдай мне пистолет!
— Никак не сговоришься! — заревел Тентенников, не выпуская из рук браунинг.
— Повторять тебе, что ли, придется?
Тентенников, сердито ворча под нос, положил в кобуру браунинг и укоризненно сказал:
— Тебе, Петр, не угодишь: по-твоему, то я слишком добрый, то слишком злой.
— И верно, — спокойно проговорил Быков. — Твоя горячность к добру не приводит. Здобнов сегодня для нас человек нужный, он и сам это понимает: прежде чем расстрелять, его допросить надо.
— Вам видней, — глядя в упор, ответил Здобнов. — У меня на такие вещи взгляд простой: война — игра, случай.
— Ну, вашими взглядами я не интересуюсь, — сказал Быков. — Мало ли о чем всякий мерзавец думает. Другое дело есть у меня.
— Готов к услугам.
— Расскажите, как погиб Победоносцев?
Здобнов задумался, провел рукой по загорелому черепу, искоса взглянул на летчика.
— Я бы вас просил не медлить с ответом, — сухо сказал Быков.
— Нужен ли вам мой ответ? — медленно проговорил Здобнов, глядя поверх Быкова.
— Необходимо свидетельство очевидца.
— Что же, извольте! О чем прикажете рассказывать?
— О многом, — с угрозой сказал Тентенников.
— В борьбе все средства хороши, — ответил Здобнов. — Вот вы спросите, зачем я перелетел к белым. Что я вам отвечу? Только одно можно сказать: нужно было мне от вас улететь…
— Значит, и Васильеву нужно было оболгать Победоносцева после смерти? Где его похоронили? — взволнованно спросил Тентенников.
— Погоди, погоди, вечно торопишься! — раздраженно перебил Быков. — Я хочу подробно узнать.
Тентенников обиженно поджал губы, сел за письменный стол и начал открывать ящик за ящиком, пачками вытаскивая бумаги. Вдруг он заметил толстую красную папку, на обложке которой было крупными буквами выведено по старой орфографии, с ятями: «Дело летчика Победоносцева». Он громко закричал:
— Петя, гляди-ка!
Быков подошел к нему, выхватил папку и, не отрываясь, перечел старательно подшитые и пронумерованные бумажки, листочки и донесения.
— Ну что? — спросил Тентенников, когда Быков, не выпуская папки из рук, закрыл глаза.