Небо красно поутру

Линч Пол

Они как два разных человека были. Все те годы, что мы с Коллом гуляли вместе, да те несколько, что я за ним замужем была, и никогда я его таким не видала. Джим его наземь толкнул, а Колл встал, и тут ему вожжа под хвост попала, и они давай драться, а у меня дитё на руках да как давай плакать, и мне пришлось наземь ее поставить, подбежала к ним, так-то, но меня один из них наземь сшиб, не знаю который, а когда поднялась я, все уж и кончилось, Джим пошел прочь, руками за голову держась.

Никогда не забуду я Коллово лицо в тот раз. Кровища на

нем, все грязью измазано, так-то, и остановился он и посмотрел на детку, что стояла и плакала у двери, да повернулся ко мне, и взгляд тот – ах, да мне по самому сердцу как бритвами полоснули. Взгляд у него такой я лишь раз прежде видала. Еще до того, как сошлись мы с ним, когда он был еще мальчонкой, – в тот раз, когда отец его убился и тело его выволокли из реки Глиб. Он лошадь спасти пытался, которую юнец Хэмилтон напугал да в воду загнал. Говорят, мальчишка напугал лошадь тем, что из пистолета выстрелил, с которым игрался. Колл сбежал, как увидал, что произошло, – глядел, как оно все творится, так-то, – и, говорят, в ту ночь домой так и не вернулся чисто от потрясения, ночь провел в лесу сам по себе, а потом пришел домой наутро, сам собою еще ж ребятенок был.

Поговаривали, Фоллер спустил бы тому мальчишке Хэмилтону с рук и убийство, от того никогда ничего хорошего не жди, так-то. А еще баяли, Фоллер ему больше папка, чем собственный его отец, что мать его, когда жива была, больше времени с Фоллером проводила, чем полагалось, но я про это ничего не ведаю. Фоллера, бывало, по многу месяцев кряду не было, и никто не знал, куда он отправился. А когда возвращался, мальчишка Хэмилтон за ним собачонкой бегал.

Знаю я только, что в голове у Колла то дело у реки так никогда и не закончилось. Он-то, конечно, всегда из кожи вон лез, лишь бы на Хэмилтона не работать, пускай даже для этого на целое лето уехать на заработки надо. И вечно ссорился с Джимом, чего это ему не зазорно в поместье работать. Но все равно Колл никак Хэмилтону поперек не шел. Не такой он был человек. Вообще не такой. И потому так сбило с толку, когда Хэмилтон захотел нас выселить. Так и не сумела я до причины докопаться.

* * *

Будь как дома, старик. Садись.

Фоллер взял стул от стола, и Баламут сделал, как велели, потянувшись к другому стулу с медлительностью в костях. Горло ему перехватило, а взгляд не отрывался от того, кто выпрямился перед ним на сиденье.

Скудный свет в комнатке, чтоб видеть. Баламут сощурил глаза и разобрал в тени у двери Макена, углядел, что у того единственный глаз уставлен на него, а у окна очерком стоял другой, чье тулово загораживало то немногое, что попадало сюда от света, человек, ему не знакомый, руки сложены под низко приспущенной касторовой шляпой.

Фоллер сидел, глядя на Баламута, уперев язык в нижнюю губу. Потом провел по усам, длинно нависавшим надо ртом, и улыбнулся.

А ты знал, старик, что ирландцы никогда городов не закладывали? Ни одного не заложили города. Спорить могу, что не знал. Но это правда. Сюда приходили датчане и норманны, сводили ваши леса. На тех росчистях они ставили все до единого ирландские города, что ныне существуют. Самим и строить их приходилось. Дублин, Уэксфорд, Уиклоу, Лимерик, Корк. За все это спасибо

нужно сказать датчанам. Возможно, сам ты никогда их не видал, коли тут вот эдак застрял, старый валун на этой горке. Но могу тебя уверить, старик, датчане потрудились на славу. Особенно в Дублине. Ты ж Дублин повидал, Макен? Согласишься с тем, что это прекрасный город?

Человек у двери хмыкнул, а потом подошел к очагу и харкнул в него. Глаза у Фоллера теперь заплясали, а язык вновь упирался в нижнюю губу, и когда говорил он, голос его покачивался от веселости.

Датчане да норманны и дороги вам построили. Ирландцы никогда ни одной дороги не проложили. Только представь. Тысячи лет трюхали под дождем да по грязи, туда и сюда, взад и вперед, босиком, по колено в коровьем навозе. Медленно, должно быть, ходить было по этим вашим первобытным тропам. И никто ни разу не подумал обустроить дорогу. Вам и с этим помогать нужно было, а?

Фоллер повернулся к молодому человеку у окна и велел ему выйти к лошади и принести веревку. В комнатке посветлело. Затем он развернулся обратно и взглянул на старика.

Да и про строительство вы не сказать что много знаете. Жили себе в своих хибарах из глины да веток. Тысячи лет так жили. Но это же едва ль можно жизнью назвать, а, старик? Вам нужно было показать, как настоящую крышу над головой закрепить. Я все это к тому, что вами нужно руководить.

Фоллер встал со стула и склонился к огню. Взял кочергу и протыкал ею в торф, протянул к пламени руки и медленно их потер.

Как задумаешься об этом, старик, так хочешь не хочешь, а спросишь себя, что же ирландцы делали все эти годы. Вообрази. В каком бы состоянии вы были, предоставь вас самим себе. Вам и впрямь нужно над этим поразмыслить. Подумать о развитии житейских удобств. Что ж, я скажу тебе, что вы делали, старик. Стояли себе под дождем с коровьим навозом до подмышек. А мир ссал вам на головы. Ютились в своих промозглых лесах. Возились в своих деревянных хибарах. Крали коров друг у друга, а потом друг друга за это убивали. Это ж нельзя назвать цивилизацией, правда, старик? Нет. Думаю, нельзя.

Вернулся Гиллен, и закрыл за собой дверь, и подошел к окну, где туловище его задавило даже тот свет, что был. Фоллер уставился в слезившиеся глаза Баламута, увидел, что они осветились теперь чем-то иным, нежели то беспокойство, какое он заметил в них раньше, увидел, что это ужас, и посмотрел, как старик трет себе руки под столом. Снова уселся на стул, и голос его притих до шепота. Он подался вперед, словно бы одаряя старика доверием.

Нужно сказать, оно для меня никакого значения не имеет. Но ты ж усек уже. Я это к тому, что вам всегда нужна была помощь. Требовалось руководство. И знаешь что, старик? Я здесь как раз для этого. Направить тебя. Показать, что есть что.

Фоллер окликнул Гиллена и взял у него из рук веревку, положил ее на стол. Комнатка замолчала, только огонь себе потрескивал. Баламут отвернул голову от взгляда Фоллера и натужно кашлянул в ладонь. Затем тихо заговорил.

О чем это все? Ты настолько же отсюда, что и любой другой. Ни капли чужеземной крови в тебе.

Фоллер выложил руки плоско на стол и подался ближе к Баламуту.

Я не как ты, сказал он.

Поднял длинный палец и побарабанил им себе по лбу.

Я думаю не так, как ты.