Небо над бездной

Дашкова Полина Викторовна

– Да при том, что Йоруба вудут, значит, шамбалы – люди второго сорта. Не только в бизнесе, везде. Я, между прочим, окончил факультет иностранных языков пединститута в Уфе, по-английски, по-французски болтаю свободно. Но учителем в школу меня не возьмут, хотя учителей не хватает. Потому что я шамбал. Вот в обслугу, шофером – пожалуйста. Йорубе нужен шофер с иностранными языками, к нему часто приезжают зарубежные гости.

– Но шофер Йорубы, наверное, получает больше, чем школьный учитель? – спросил Дима.

– Да,

больше, и я терплю, потому что у меня родители старые, жена и маленький сын. Но если бы я был учителем, я бы подрабатывал частными уроками, переводами. И кстати, школьные учителя у нас получают прилично. Это политика Йорубы. Он вкладывает деньги в идеологию. Детей могут учить только вудуты. На местном телевидении, в прессе, на радио – вудуты. Шамбала берут слесарем, уборщицей, дворником.

– Как различают, кто вудут, кто шамбал? – спросил Дима.

– По фамилиям. В паспортном номере это закодировано. Да вообще у нас и так все про всех знают.

– То есть шамбалы что-то вроде касты неприкасаемых, как в Индии?

– Нет, это совсем другая система. Изначально вудуты и шамбалы равны, только религии разные. Шамбалы уже пять тысяч лет верят в единого бога, который все сотворил, а вудуты язычники, у них богов много, главный Сонорх, и еще целая куча. За пять тысяч лет ничего не изменилось, хотя в четырнадцатом веке все дружно приняли мусульманство, в двадцатом веке стали коммунистами-атеистами.

– Погоди, ты говорил, у шамбалов Сонорх – главный демон, – напомнил Дима, – как он может быть главным богом у вудутов?

– Вот так, – Фазиль развел руками, – в этом суть проблемы.

– А язык у вас общий, шамбальский, или у вудутов есть свой? – спросила Соня.

– Язык общий, степь общая. Когда-то давно явились жрецы-сонорхи, обратили вудутов в свою веру, а шамбалы не поддались. С тех пор у вудутов все наоборот. Например, вот Хзэ, о котором я вам рассказывал, он у них учитель, пророк.

– Хзэ по-шамбальски рак. Если язык один, как же тогда? – спросила Соня.

– Очень просто. Слово в этом значении не употребляют, и все. Болезни называют по-русски или по-латыни. Врачи теперь только вудуты. А между прочим, шамбалы как раз были всегда самые искусные лекари. Но об этом нельзя вспоминать.

– Что значит – нельзя? – спросил Дима.

– То и значит. Ни культуры, ни письменности, ни мифологии как бы не существовало. Старики, вроде Дассама, что-то еще помнят.

– То есть был когда-то шамбальский алфавит?

– Конечно. Не всегда же мы пользовались кириллицей. Был алфавит, пять тысяч лет назад, а может, и еще раньше. Писали на глиняных табличках, потом на эбру, вроде египетского папируса, делали из растения какого-то, но секрет утерян. И самих эбру не осталось. Все забрали сонорхи.

– Может, в раскопках что-то обнаружится?

– Не знаю,

вряд ли. Остановился маятник.

– Какой маятник?

– Ну, раньше было какое-то движение, что-то менялось. Вудуты и шамбалы воевали, мирились, опять воевали, то одни побеждали, то другие. Маятник качался, а сейчас остановился. Девяносто лет вудуты наверху, шамбалы внизу. Остановился маятник.

– Почему? – спросила Соня.

Фазиль как будто не услышал вопроса. Узкие глаза смотрели сквозь Соню.

– Фазиль, – окликнул его Дима, – но у вас тут живет много ссыльных, из России, из Прибалтики. Они тоже делятся на вудутов и шамбалов?

– Не все. Только если женятся или замуж выходят за местных. – Он поднялся. – Ладно, пора нам. Ждут в бутике. Банкет начинается рано, надо вещи ваши забрать от Эльзы. Пусть пока у меня в багажнике полежат.

– Нам счет не принесли, – сказал Дима.

– Какой счет? Вы гости! Не обижайте Рустамку, у него и так проблемы.

Рустамка вышел проводить их.

– Б-б-буду ждать в-в-вас, к Эльзе н-не в-возвращайтесь. – Он собирался сказать что-то еще, но не получилось или не захотел, потому что за спиной у него маячил официант с лицом китайского болванчика.

* * *

Мюнхен, 1922

Дождь затих, но сильно похолодало, ветер рвал из рук огромные черные зонты, которые Федор и доктор Крафт позаимствовали в отеле. Деревья вдоль аллеи скрипели, клонились, с голых веток в лицо летели брызги.

– Я узнал о вас от генерала Данилова, зятя Микки, – сказал доктор. – В Берлине за вами следили люди из «Ледового похода». Слышали о такой организации?

– Да, конечно. Данилов – один из ее руководителей.

– Вот потому они вас и вели. Можно сказать, охраняли. Там еще были наблюдатели, один явился к вам в пансион. Он работает на ЧК. Видите, как много я о вас знаю, – доктор улыбнулся, – это все Павел. Он чудесный человек, умница, рвется воевать с большевиками… Ладно, у нас не так много времени. Расскажите мне о Микки.

– Михаил Владимирович написал вам письмо. Но дело в том, что люди, которые меня сюда отправили, они не знают… Не должны знать… – Федор запнулся и почувствовал, что краснеет.

Доктор тронул его плечо и ободряюще улыбнулся.

– Люди, которые вас отправили, интересуют меня значительно меньше, чем Микки. Ну, где же письмо?

– Я не решился везти его через границу, выучил наизусть.

– И можете пересказать дословно?

– Попробую. – Федор остановился, стал поправлять согнувшуюся спицу зонта.

Руки слегка дрожали, он то и дело оглядывался, прислушивался к шуму ветра, скрипу стволов, шороху веток.

– Закройте зонт, дождь кончился. Не волнуйтесь, мы тут с вами одни.