Небо России

Сиверин Сергей

– Командиры, ко мне, - дал команду комбриг. Перед ним выстроилась шеренга старших офицеров, остальные же солдаты и офицеры могли попрыгать с правой но ги на левую, любуясь на спины своих командиров. Все они со спины были одина ковы. Выделялись из общего строя только замполиты. Полы шинели должны плотно прилегать одна к другой, только у замполитов они разлетались в стороны, как ласточкин хвост. Ласточки, как известно, птицы перелетные. Так и отличают замполитов: по хвосту сзади, по животу спереди.

– Офицеры, ко мне, - обрушился голос комбрига на бригаду, как на наковаль

ню, и звон после удара поднял всех ворон на крыло.

– Товарищи офицеры! У нас вши в бригаде. Комендантская рота во вшах! Весь Среднеазиатский округ во вшах! Уральский округ во вшах!
– наносил удар за ударом комбриг.
– Медицинскому персоналу проверить весь личный состав, стар шинам проверить, чтоб все мылись в бане, - нанес последний удар комбриг. За тем сбоку начал постукивать молоточек замполита.

– Вчера в одной из наших строительных бригад офицеры поехали на охоту...

Каре из офицеров оживилось, вслушиваясь в речь замполита бригады.
– Поехали на охоту, и один из охотников подстрелил замполита, - звякнул молоточек наше го заместителя по политической части. Смехом ответила наковальня.

– Что, замполит не человек?
– начал кричать полковник, что вызвало еще большую волну смеха.

– Встать в строй. Произвести развод на работу, - откуда-то сверху рухнул молот комбрига. Развернувшись кругом, каждый из нас мог видеть, что ковали наши полковники. Без формы грязного цвета, без лица с пустым взглядом выкова ли толпу военностроительной бригады на свежем снегу.

Вечером пришлось заступить в наряд дежурным по батальону. Сидя на коммута торе, я подслушал разговор Чука и Гека.

– Товарищ полковник, срочно приезжайте к нам. Огурцы уже пищат, - шепотом сказал Гек. Газик комбата скрылся за поворотом. Приблизительно через два часа тишину в дежурке нарушил голос комбрига.

– Соедините с комбатом, - прохрипело в телефонном аппарате сорок седьмого года.

– Товарищ полковник, комбата нет в расположении части. Звонил начальник штаба и сказал: "Огурцы уже пищат", после чего командир уехал, - доложил я.

Утром Чук, свеженький как огурчик, снял меня с наряда. После этого случая я прослужил еще полтора года, но в наряд дежурным по части больше никогда не ходил.

– Да он псих, псих, - кричал Чук в лицо моему сменщику. Капитан Деловани принял эстафету непрерывного дежурства в батальоне. Мой рассказ о дежурстве рассмешил в лагере почти всех, только ротный Степанов слушал спокойно.

– Последний, были у тебя предшественники. Служил я в Монголии, и был у нас один офицер, который как-то заступил в наряд. Сидел он и от безделья разрядил пистолет. Дверь в дежурке была немного приоткрыта. Дежурный выставлял по од ному патрону на стол и приговаривал: "Этот для командира! Этот для замполита! Этот для начштаба!" Монолог дежурного попал в уши проходящему мимо замполиту. Ему очень захотелось посмотреть, какие же подарки припас для него дежурный, и он их увидел через витринное стекло дежурной комнаты. Результат, кстати, был таким же. Офицера сняли с наряда. Он прослужил еще два года, но дежурным по части никогда не был, - закончил свой

рассказ капитан Степанов уже под всеоб щий смех.

– Еще один пример бессмертия мули в лагерях, - смеясь, сказал я, но ротный опять стал возражать.

– Не прав, не прав, Последний. Была красивая муля в лагерях: "Масло съел день прошел." "Наверху" изыскали резервы масла, и муля умерла.

Дают теперь масло не только утром, но и вечером, - ротный, как всегда, был прав.

Солнце ушло к врагам, и это значит, что ночь навалилась на лагерь. Ночь та была не простая, ибо с нее началась весна. Опять приближается весна. Читая, тебе было смешно, призывник, но мистер-министр уже наточил тебе лопату. Арал и Чернобыль, дороги Нечерноземья и свинарники ждут тебя. Ты следующий! Пошел!

– 10

– Последний, пойдем к женщинам, не спиться что-то мне, ветерану.
– Андрус, ближайшая юбка в десяти километрах, поэтому спи спокойно, - успокоил я своего подчиненного.
– Товарищ лейтенант, что за безразличие к женщинам или для вас, старого воина-дорожника, десять километров стали расстоянием?
– не успокаи вался Андрус.
– Последний, пойдем на трассу. Хоть елки поваляем! Они ведь то же в юбочках.

– Хорошо! Пойдем, но учти первую валить будешь ты своим топориком. Мы вышли из вагончика и застыли, пораженные красотой зимнего пейзажа.

– Андрус, как тебе эта картина?
– Удивительно, но не хватает в ней чего-то романного, - ответил Андрус. Романное! Разговор с женщиной в тюрьме - он сов сем особенный! В нем благородное что-то, даже если говоришь о статьях и сро ках. Грязь лагерей в первые дни бросила многих в грязь общения между мужчиной и женщиной. Где ищут женщину в России, когда заведения полны жаждущих? Вокза лы пригрели этих бабочек. Ночные малютки всячески пытались подтвердить истин ность изречения комбата :"Все бабы в Вологде..."

Утром в грязи развода, днем в грязи строительных объектов, вечером в грязи совещаний. В лагере можно найти спасение только ночью. Женщина может сохра нить в человеке мысль о том, что еще не превратила его лагерщина в скотину.

Прощаясь утром со своей подругой, трудно ей объ яснить, зачем твое присутс твие в лагере, например, в воскресенье. Комбриг объявил воскресенье рабочим днем, а это значит, что этим приказом он бросил сотни людей на лопату. Да вай!.. Давай!.. Давай!.. Копай!.. От столба и до обеда. С обеда и до ужина. Если выкопаешь лишнего, пригонят бульдозер и закопают. Инженера к столу за графики, процентовки. Нули, нули! Рубли, рубли! У-ли-ли!

– Ириш, не расстраивайся. Через два, через два часа отслужу как надо и вер нусь, - напевал я на ушко своей едва проснувшейся девочке.

Городской троллейбус почти полностью набит сонными офицерами и прапорщика ми, и только голос водителя, объявляющий остановки, не дает мне уснуть в са лоне. Ярославская - шипение, Новгородская - шипение, Псковская - шипение. Не приходится ждать в Вологде Аллею Свободы, разве что через долгие годы. Волог даэлектротранс - объявляет голос водителя... транс - это в десятку из писто лета, которого я никогда не видел.