Небо в алмазах
Шрифт:
Аркадий стоял перед ним с поникшей головой. Он полностью был в его власти…
На Чуркина опять накатила знакомая волна остервенения. Он вспомнил гогот «дедов» за своей спиной. Вспомнил боль и состояние опущенности в момент, когда они насиловали его на складе…
Особенно злило, что Аркадий ни в чем не признавался… Да, актриса Заботина жива, но он говорил об этом… Да, он дал ей денег и предложил убраться к теплому морю. Но он и об этом говорил… Возможно эта дикая Вера не уехала. А он, Аркадий, в чем тут виноват? Нет его вины… А про заговор с
Зря Аркадий это сказал! Ну, это – про чушь собачью. Именно эти слова привели Чуркина в состояние озверения. Он выдвинул нижний ящик стола, где лежал его старый армейский ремень, и туманным взглядом посмотрел на того, кто подчиняется его власти. На этого салагу, на сопляка, на первогодка…
– Снимай штаны!
– Как?
– Совсем снимай. Повернись ко мне задом и наклонись.
– Зачем?
– Буду жизни тебя учить… Чтоб служба медом не казалась.
Он намотал ремень на руку так, что тяжелая медная пряжка болталась на коротеньком остатке… Удар, и на розовой заднице остался красноватый отпечаток со звездой в центре… Еще удар! И еще, еще, еще…
Наконец он устал. Прошла злость, забылись ребята на складе, и даже стало жаль Аркадия. Похоже, что он не врет…
– Одевайся и иди вон.
– Какие задания будут?
– Найди эту актрису и пригрози так, чтоб она и думать забыла об этой квартире… Можешь выпороть ее, как я тебя.
– Понял.
Аркадий ловко натянул джинсы и, почесывая зад, поскакал к выходу. В голове прыгала одна, но приятная мысль: «Легко отделался».
Она вошла, как королева по зеленым лугам… Чуркин едва успел подхватить накидку, соскользнувшую с плеч мадам Коган.
Её шофер скромно стоял в дверях, держа в руках клетку с куцым кенаром.
Она отпустила охранника чисто тургеневской фразой. Что-то из тех времен, когда мирно жили баре и холопы:
– Спасибо тебе, голубчик. Давай-ка мне кенара, а сам ступай вниз. В машине меня подожди.
Сытин поклонился, осторожно передал клетку и попятился к лифту.
Видя все это, Чуркин совершенно не знал, как себя вести. По дороге в кабинет, он семенил за Верочкой, как лакей за княгиней. Более того – и на языке его стало крутиться что-то лакейское. Буковка «с» сама предательски прилипала к словам:
– Вот-с, это мои апартаменты. Кабинет-с… Извольте садиться. Милости прошу, госпожа Коган.
– Кончай, Чуркин, кривляться. Показывай побрякушки, которые Лилька Мамаева заказала.
Сразу же на стол была выложена черная бархатная салфетка, открыт сейф, и перед Верочкой засверкало бриллиантовое чудо. Весь комплект – серьги, перстень, брошь, кулон… Она сразу поняла, что это точная копия того, что лежит в ее сумочке. Только в том нет такого радужного блеска, нет завораживающего сверкания на полтора миллиона долларов. В сумочке – хрустальная дешевка на пять тысяч баксов.
– Неплохо, Чуркин… Сам делал?
– Избави бог… Из Амстердама прислали. Вот и проба с их заводика.
– Знаю я, как эти пробы ставят… Но бриллианты настоящие. Тут меня не проведешь… А вот что, Чуркин. Мог
– Надо у мастера узнать. Оправа у него точно найдется, а алмазов таких поискать еще надо… Только не понял, госпожа Коган, зачем вам дубликат?
– Пошутить хочу… Скоро у нас прием. Мамаева будет. Так я нацеплю все это на свою служанку, и пусть возле Лильки крутится… Смешно, Чуркин?
– Очаровательно! Но дороговато для шутки… А кто там у нас в клеточке сидит?
То, кто сидел в клетке, уже охрип, привлекая внимание. У Другова был необученный кенар, и он пел, как хотел. Как деревенская певунья в весеннем лесу. А птахи Чуркина голосили, как солистки из Большого. Чувствуете разницу?
– Это, голубчик, настоящий кенар. Прямо оттуда, с Канарских островов… Вот ты, Чуркин, ел когда-нибудь бананы прямо с пальмы?
– Не приходилось.
– А мне приходилось. Совсем другой вкус. Не зелень, дозревшая в дороге, а нечто сказочное… Так и здесь. У меня певец дикого леса, а твои вылупились в тесных клетках… А как он летает! Как бабочка.
Верочка вскочила, зачем-то распахнула дверь в коридор, а затем дверцу в клетке. Кенар выпорхнул, сделал два круга по кабинету и рванулся вглубь квартиры. А за ним Чуркин с криком: «Что вы, блин, наделали! У меня форточка на кухне открыта».
Через минуту, завершив подмену драгоценностей, Верочка тоже влетела на кухню… Чуркин стоял растерянный и какой-то плаксивый.
– Не успел я. В форточку, гад, упорхнул… Жалко птичку.
– Жалко. Это же я тебе подарочек принесла. Мне донесли, что ты пернатых любишь… Но не горюй, Чуркин. У меня дом на Канарах, обслуги дюжина. Позвоню, и наловят тебе птичек… Там все воробьи – канарейки.
Они вернулись в кабинет, и осторожный Чуркин специально прошел рядом со столом, чуть задержался и пересчитал вещи. Серьги – две штуки, перстень, кулон и замечательная брошь с цветочками из маленьких рубинов и листочками зеленой эмали…
Верочка взяла с дальнего кресла свою сумочку и направилась на выход.
– Значит, мы договорились, Чуркин? Ты провентилируй вопрос со своим мастером, а я через пару дней тебе позвоню.
– Я постараюсь.
– Уж постарайся… Два лимона – хорошие деньги. Но комплект мне нужен через десять дней. Максимум – две недели… Ох, и засмеют Лильку Мамаеву. Вот умора будет…
Последние слова она говорила уже в лифте… Мадам Коган даже не оглянулась посмотреть, как ее провожает хозяин.
Даже, когда лифт закрыл двери и нырнул вниз – Чуркин стоял в дверях, глупо улыбался и махал ручкой. Вяло махал, как Брежнев на мавзолее.
Ромашкин был доволен своей работой. Из простого будильника он сделал установку с дистанционным пультом управления.
Часы стояли наверху, на полочке. Идущие от них провода прятались в пучках кабелей от других приборов… Если отбросить все технические сложности, то все сводилось к одной кнопке за тумбочкой. Одно нажатие, и будильник начинал тикать. А ровно через пять минут взрывалось спрятанное в тумбочке устройство – два кило взрывчатки в банке от ананасового компота.