Небо в алмазах
Шрифт:
За эти годы торгаш Чуркин поднаторел в ювелирном деле. С трудом, но блеск горного хрусталя он мог отличить от искристого сверкания бриллиантов… Его обули как лоха! И кто? Ненормальная актерка, которая не захотела уехать с Арбата в Южное Бутово… Противно, что и в милицию на неё нельзя заявить. Те начнут с вопросов: «Что за алмазы? Где взял? Покажи документы».
Лиля Мамаева пришла вовремя с охранником и пузатым кейсом. Чуркин провел их в кабинет, где на столе лежала коробочка с липовым комплектом.
– Я хочу передать вам, госпожа
– А вот деньги. Все, как договаривались… Будете считать.
– Ни считать не буду, ни проверять. Мы, Елизавета Егоровна, на полном доверии работаем. Слишком крупная сделка, чтоб обманывать… Я где-то слышал очень правильные слова – береги честь смолоду!
Чуркин демонстративно захлопнул кейс с пачками долларов, а Мамаева таким же жестом закрыла коробочку с покупкой.
После ее ухода Чуркин зашел в кабинет, и в голову полезли философские мысли… Час назад старушка-соседка получила здесь две тысячи за важную информацию. И только что он получил миллион двести тысяч за липовые побрякушки… Каждому – своё! Кому попадья, а кому свинячий хрящик…
Сейчас они жили в квартире, которую Сытин снял почти сразу после приезда из Парижа… Утром Верочка начала вспоминать места, где она ночевала с Алексеем. Не спала с ним, а ночевала – когда совсем рядом, а когда и в соседней комнате… Первый раз на Плющихе. Потом в гримерке театра, потом в домике на Оке, а еще на разоренной даче Сытиных, в квартире Оксаны, в Париже, в Амстердаме… Теперь вот здесь, в совсем чужой съемной квартире.
Только в самом начале ей хотелось, чтоб Сытин начал за ней ухаживать. Пришел бы ночью из соседней комнаты и стал бы говорить ласковые слова. И приближаться, приближаться…
Но с какого-то момента она привыкла и решила, что все будет, как и было – теплые дружеские отношения и никакой иной близости… Нет, один раз она была! Но тот ночной эпизод в квартире Оксаны вспоминался с трудом. Все было в полусне и вспоминалось, как сон.
Они ехали к Другову весело, как победители. Он точно знали, что бриллиантовый комплект передал Чуркину Арсений. Теперь оставалось встретиться с Виктором и все выяснить… Если Ольга умыкнула у них именно эти вещи, то решались сразу две проблемы. Другов освобождался от угроз, и подтверждалось, что Арсений убил Ольгу из-за этих блестящих игрушек.
В кабинете Милана Другова просто висела какая-то напряженка. Даже, когда Сытин выложил перед ним блестящие вещицы и стал объяснять диспозицию, тот реагировал как сонная муха. Его волновало что-то другое.
– Так, Другов, приехали… Я понимаю, что ты обалдел от счастья, но очнись! Мы вернем Виктору это барахло, и он тогда от тебя отстанет… Звони ему! Ты давно с ним встречался?
– Вчера.
– И что он говорил?
– Они почти не говорили. Они меня хотели убить.
– А ты? Ты говорил им что-нибудь?
– Я их в засаду направил. Я им дал адрес
– Но ты их-то предупредил?
– Вчера не успел… А сегодня звонил, но ни один телефон не отвечает. Ни городской, ни сотовые… Не пойму – что с ними случилось.
Через три минуты буро-вишневый Опель влился в поток машин, спешащих из центра Москвы. Им повезло – пробок было мало, и они быстро рассасывались.
Мужчины хмуро молчали. Сытин от злости, а Другов от угрызений… Говорила лишь Верочка. Даже не говорила, а так – выплескивала эмоции:
– Как вы могли, Милан? Не понимаю! Вы предали женщину… Вы, Другов, мужчина или кто? Вы – трус… Вот приедем туда, а там четыре трупа. И все на вашей совести… А я вчера ради вас на преступление пошла! Пять лет смотрела из окна на домик, куда Пушкин привез Натали, и на тебе – в этой же квартире стала воровкой на доверии… Для кого мы старались, Сытин? Мы его спасаем, а он женщин предает…
Веру хватило надолго. Свое обвинительное заключение она продолжала до самой дачи, где можно было ожидать четыре хладных трупа… Или еще тепленьких.
Но к счастью четырех тел на даче не оказалось. Их было всего три… И не хладные, а замученные.
Крепко связанный Костя лежал на широком раскладном диване рядышком с крепко связанной Анной. Их положили лицом к лицу, вплотную друг к другу, придавив подушками с соседней софы, Они не могли пошевелиться, но могли хлопать глазами и целоваться через два пластыря.
Егору Зубкову повезло больше – он отдыхал на воздухе, сидел на мягком кусте пиона и любовался последним осенним солнышком…
По понятным причинам допрос освобожденных сыщиков был отложен до после бани. Да и что особенного они могли сказать, если на первых же секундах стало ясно, что Оксану увезли известные лица. И забрал её тот, кого называли Арсений.
До суда было еще далеко, но Семену Марковичу сообщили, что уже три начальника колоний общего режима просили направить режиссера в их лагерь. Самодеятельность была у всех, Но одно дело, когда пьесу ставит сельский учитель химии, севший за пьяную драку. И другое – лагерная постановка московского режиссера из первой десятки, который получит срок за шекспировские страсти. Шутка ли – застрелить собственную актрису за отказ отдаться. Отелло отдыхает!
Но и здесь, в камере следственного изолятора Семен был в авторитете. Слух о нем прошел по всей тюрьме великой, и любой подследственный понимал, что теперь до конца жизни будет с гордостью сообщать: «Я сидел вместе со знаменитым режиссером Турищевым. Баланду из одной миски хлебали».
До суда было далеко, но не так, чтобы очень… Адвокат Семена давил на неопровержимое алиби – режиссер в тот вечер завалился в постель с молоденькой артисткой по имени Марианна.
Правда, в первую неделю следствия, боясь жены, Турищев не сообщал об алиби, но адвокат его уломал – лучше стерпеть побои от жены, чем пять лет сидеть в лагерях.