Небо в огне
Шрифт:
Где- то действительно блеял козленок, кудахтала курица, устраивали свару воробьи, шуршала листва за окном. Я слушал, слушал, не открывая глаз. Какое-то волшебство. До чего ж хорошо!
Но затрещал телефон, и все волшебство пропало. Война. Война. Зенитки. Истребители. Прожектора… Я вскочил с постели, схватил трубку. Я еще не привык к этому атрибуту и не привык к должности комэски. Я - летчик, это прежде всего. И наверное, - летчик не плохой. Я знаю, что не плохой, но хочу быть еще лучше. Хочу, чтобы меня узнавали по почерку, по боевым делам, а не по телефону и не по важному
Звонили из штаба полка:
– Вас вызывают в дивизию. Срочно. Высылаю машину…
– Есть!
С почтением опускаю трубку, а сердце у меня: ек-ек! За лаконичностью слов я уловил что-то важное, большое.
Еду с удовольствием. Командир дивизии - наш бывший командир полка, Щербаков. Я люблю этого человека, его добрую улыбку, добрые с лукавинкой глаза.
Командир встречает меня приветливо. Поднимается из-за стола, высокий-высокий. Выходит навстречу, смотрит внимательно, с высоты своего роста и нового положения. Протягивает руку: «Здравствуй. Садись». И ласково трогает меня за плечо. Он чем-то смущен. Явно смущен. Я это вижу. И готов пойти ему на помощь. Готов сделать для него все возможное и невозможное.
– Гм. Да… - говорит он, садясь за стол, и обеими руками крепко потирает себе лицо.
Он хочет что-то сказать и не решается. Соображаю - что? Догадываюсь: задание. Ответственное и, очевидно, опасное. Если он не решается, мнется, значит, опасное. Волнение командира передается и мне. Говорю почти шепотом:
– Товарищ командир, я готов на выполнение любого задания.
Он бросает на меня быстрый взгляд.
– Спасибо. Я это знал.
– Чуть-чуть улыбнулся.- И там, «наверху», тоже знали. Словом, ты угадал - задание.
Потянувшись рукой, он, не глядя, взял стоявшую в углу свернутую в рулон карту, развернул ее на столе и прижал углы тяжелым пресс-папье и пепельницей.
– Полетите вот сюда… под Варшаву. Я удивленно откинулся в кресле.
– Под Варшаву?! Товарищ командир, так нам же не хватит ночного времени!
Щербаков вздохнул, постучал пальцем по столу.
– Вот то-то и оно, что не хватит. Об этом и речь.
Так вот оно что! В груди у меня холодок, азартное волнение. Мелькнула мысль: «Задание Верховного Главнокомандования?»
– А… это что, важно?
– Очень. Сказано: «Даже ценой экипажа!» Вот как.
Молчание. Я взвешиваю обстановку. Мысли идут стройной чередой: «Ценой экипажа? Ерунда! Как-нибудь это дело обмозгуем. Важно долететь туда, это ясно. Ну и… конечно, важно вернуться обратно! Но это уж мое дело». Я уже увлечен заданием.
– А что мы там должны проделать?
– Сбросить на парашютах четыре человека и груз.
Четыре человека! Я уже догадываюсь, что это за «человеки». Разведчики. И конечно, большие, раз задание «сверху». Я уже не могу сидеть спокойно. Вскакиваю с кресла, вытягиваюсь по стойке «смирно».
– Товарищ командир, я готов!
Щербаков вздыхает, убирает карту со стола, долго-долго окручивает ее в рулон. Я вижу, он хочет что-то спросить. Жду. Наконец он решается. Поднимает
– Ты вообще-то, между нами говоря, понимаешь, что это значит - нехватка ночного времени?
– Понимаю, товарищ командир. На обратном пути, где-то возле линии фронта, нас, возможно, собьют истребители.
– Ну, и на что ты надеешься? Я пожал плечами.
– На случай. И на обстановку. Сейчас трудно сказать. Там видно будет.
Командир опустил глаза. Нет, он не такого хотел от меня ответа, я это видел отлично. И я уже знаю, о чем он хотел бы еще спросить. Он хочет знать: почему я с такой готовностью соглашаюсь на этот полет?
Откровенно говоря, я и сам не знал точно - почему. Просто хотелось - и все. Нельзя, конечно, принижать достоинства врага, но не нужно их и преувеличивать. Мы ведь тоже не лыком шиты. Ну, а основную роль играл, наверное, фактор доверия. Задание «сверху», да еще персональное - это, это… Недаром же мы говорим: «Служу Советскому Союзу!» Вот ему-то я и должен послужить.
– Ну, ладно, - сказал командир.
– Раз так - прощаться не будем. Действуй, выполняй и… возвращайся.- Он поднялся, поставил в угол свернутую карту и протянул мне руку.
– Иди. У тебя теперь эскадрилья, выбирай любой самолет. Вылет отсюда, с нашего аэродрома. Все!
«Любой самолет. Любой самолет, - думал я про себя, трясясь на трескучем сиденье «эмки».
– Какой же мне взять самолет? Ну, разумеется, свою «четверку». Какой же еще?»
Да у меня, собственно, не было и выбора. Правда, только вчера дам пригнали с завода четыре новеньких «ИЛа», но они еще не облетаны. Сегодня в первый раз пойдут на боевое задание, и лететь на них в дальний полет нельзя. Могут быть какие-то неполадки.
По пути заезжаем на аэродром, подкатываем прямо к моей «четверке». Подзываю инженера эскадрильи, тихо, вполголоса даю указания: горючего залить «под завязку», снять хвостовой пулемет и бронеплиту. Бомбы не подвешивать. Все!
Инженер понимающе кивает головой. Он ничего не опрашивает, ему все ясно. Если снимается хвостовой пулемет и бронеплита воздушного стрелка - значит, самолет полетит на спецзадание, повезет какой-то груз.
Я уезжаю. По дороге то и дело поглядываю на часы: времени в обрез, только пообедать, одеться и перелететь на дивизионный аэродром. Там Евсеев получит задание, и там загрузит самолет.
Евсеев ждет меня, лежа на койке. Перед ним на табуретке поршень от мотора, заменяющий пепельницу. Он полон окурков.
– Что ты так долго? Заморился, ждавши.
– Давай, давай собирайся, быстро! Спецзадание.- Я снимаю с вешалки комбинезон.-Одевайся теплее.
Штурман кряхтит и мгновенно, по-молодому поднимается. Гладит короткими пальцами лысину.
– Спецзадание?
– Да. Собирайся.
Я хлопочу, суетливо мотаясь по комнате. Зацепил коленкой, опрокинул пепельницу. «Черт тебя дери!» Наконец сажусь на табурет и замираю в неподвижной позе. Мне нужно разобраться в странных чувствах, вдруг нахлынувших на меня. Какая-то ноющая боль в сердце, какие-то смутные предчувствия. Что бы это такое могло быть?