Нечаянные грезы
Шрифт:
Угольцев почувствовал непреодолимое желание выпить. Он прихватил с собой бутылку «Столичной», но распил ее еще в поезде. В настоящий момент за рюмку водки или коньяка он готов был продать черту душу. Но черту, скорее всего, уже не нужна была его измученная, исстрадавшаяся душонка, а потому пришлось стиснуть зубы и терпеть.
— Вадим придет в себя и скажет: «Мария-Елена, мы убежим с тобой на край света. Туда, где все это время жили души юной девочки с длинными каштановыми волосами и чистой кожей, к которой не прикасалась ни одна похотливая рука, и парня, которому судьба предрекла перепутать Луговую улицу со Степной. Они купались в пронизанных
— Правда. Врачи до сих пор не могут поверить в то, что он не просто встал, а сумел выйти на улицу и сесть в машину. Они уверены, он сделал это в состоянии глубочайшего аффекта, причиной которого стала тревога за судьбу его единственного сына.
— Ни фига. — Муся заливисто расхохоталась. — Я знаю точно, что Вадим встал для того, чтобы убить Алешу. И он бы наверняка это сделал, если бы его не хватил удар. Я боюсь, он снова встанет и… и… Ой, мне нужно срочно вернуться в N. Зачем, спрашивается, я сюда приехала? Отвези меня немедленно на вокзал.
— Погоди. Ты же сама сказала, что он лежит без памяти и врачи борются за его жизнь.
— Правда, там остался Павел… Милый Павел, ты ведь не позволишь, чтоб отец убил собственного сына из-за какой-то шлюхи, то есть из-за меня? Нет, Павел, ни в коем случае не разрешай ему это сделать. Потом я их помирю. Я обязательно их помирю. Я скажу Вадиму: «Это ты передал своему сыну приказ любить меня. Алеша не виноват, что ты все эти годы думал обо мне, хотел меня… Да, ты очень меня хотел — я теперь знаю это точно. Так сильно, что боялся разрушить иллюзию своей любви». Глупый… А вот Алеша этого не боится. Он любит свою Марыняшу такой, какая она есть. Правда, он не все обо мне знает, но я скажу ему все как есть. Обязательно скажу. И он будет любить меня еще сильней. Милый Алешенька, я так счастлива потому, что ты любишь меня истинной, а не придуманной любовью. Павел, Пашенька, храни их обоих для меня, слышишь? Они оба мне нужны. Очень нужны.
Угольцев вдруг почувствовал острую боль в груди. Он знал, что это дает знать о себе сердце — оно пошаливало у него с незапамятных времен. Он пошарил во внутреннем кармане пальто в поисках нитроглицерина. Пусто.
— Я сейчас пойду к ней и скажу: «Спасибо тебе за то, что ты вырастила такого замечательного сына. Но за то, что ты сумела удержать возле себя мужа, я тебя не стану благодарить». Ведь если бы Вадим был со мной, я бы никогда не приползла на брюхе к Павлу, а значит, не стала бы шлюхой. А кем бы я тогда стала? Офицерской женой? Домовитой, терпеливо дожидающейся мужа с пьянок и загулов, растящей нашего Ваньку в любви и уважении к отцу. Кстати, а ты знаешь, что если я выйду замуж за Алешу и у нас родятся дети, мой Ванька будет им братом и дядей одновременно? Вот прикольчик, а? Могу поспорить, Мэрилин, тебе даже присниться такое не могло. Ты все мечтала о знаменитых актерах, министрах, президентах и часто забывала о том, что простые смертные бывают куда красивей и интересней душой. Представляешь, мой Ванька и мой Алеша родные братья по отцу, то есть по Вадиму… Один брат чуть было не убил другого. Совсем как Каин Авеля. Господи, кошмар-то какой. Спасибо, Иисусе, что ты этого не допустил.
Боль
— Мне нужен нитроглицерин, — прошептал он, цепляясь за висевшую на вешалке одежду. — И стакан водки. Пожалуйста, дайте мне…
Он пришел в себя на диване. Увидел склоненное, заплаканное Мусино лицо с размазанной по щекам косметикой.
— Наконец! Что бы я делала без тебя, Павел? — с эгоистичной радостью сказала она и громко всхлипнула. — Какой ты молодец, что не отпустил меня одну. Тебе лучше?
— Да. — Он взял ее холодную вздрагивающую руку и бережно поднес к своим губам. — Раз я нужен тебе, я не умру. Ведь я тебе нужен, правда?
— Очень. Пашенька, дорогой, я хочу вернуться в N, а ты останешься здесь и все-все организуешь, ладненько? Я оставлю тебе деньги, много денег. — Она сгребла со стола доллары вперемешку с рублями, положила их рядом с ним на диван. — Я не знаю, сколько здесь. Я так не люблю считать деньги. Но наверняка тысячи три баксов будет. Как ты думаешь, этого хватит на похороны и поминки? Я оставила себе половину. Понадобится на лекарства. Вадиму, может, и Алеше тоже. Я поехала, Павел.
Она встала. Он крепко сжал ее запястье.
— Постой! Мне кажется, у меня инфаркт. Неужели ты бросишь меня здесь одного?
— Брошу, Пашенька. Ты будешь лежать вот на этом диване и всем руководить. С тобой ведь никогда ничего не случится.
— Ты так в этом уверена, что мне даже страшно делается.
Она жалко улыбнулась и попыталась высвободить руку.
— А что еще мне остается делать? Они меня ждут. Я им нужна. Здесь я никому по-настоящему не нужна.
— Ошибаешься. Ты очень нужна мне.
Она сделала еще одну попытку высвободить свою руку.
— Нет, Павел. Я буду тебе только в тягость. Если ты меня не отпустишь, я нажрусь с горя водки и таблеток, и тебе придется меня откачивать. Это очень хлопотное занятие, Павел, ты сам прекрасно знаешь. Я уже делала так дважды. Мне промывали желудок, ставили клизму… — Она хихикнула. — Прости меня за натурализм. Живя с тобой, я прошла замечательную школу жизни. Спасибо, Павел. Только теперь ты должен меня отпустить.
Он нехотя разжал пальцы, и в следующую секунду Муся уже очутилась возле двери.
— Храни тебя Господь, Павел, — сказала она и быстро перекрестила его с порога.
Андрей Доброхотов не планировал заранее свой побег, однако, очутившись в тот день за штурвалом «МИГа», сказал своему второму пилоту Мише Квасневскому:
— Нужно попытать счастья.
Тот понял его, что называется, с полуслова и кивнул. Миша был азартным картежником и задолжал приятелям крупную сумму денег. Вдобавок ко всему его любовница забеременела и грозилась придать это гласности.
Они «потеряли» связь с землей через восемнадцать минут после вылета. И, разумеется, «сбились» с курса. Услышав в наушниках ломаную английскую речь — их «МИГ» подлетал к шведской границе — Андрей ответил тоже по-английски: «Хотим приземлиться. Имеем важную информацию».
Разумеется, у них не было никакой информации, а тем более важной, но так говорили в кино — нашем и зарубежном.
Потом что-то случилось с управлением. Андрей успел катапультироваться. Миша вместе с «МИГом» навсегда остался лежать на океанском дне.