Нечеловеческий фактор
Шрифт:
— Я понял, Женя, — сказал Шувалов тоже по рации. — Но на левой чашке сидит Байрам Шарипов. Он правит нонче у нас. Он крупный начальник из нашего Управления. И сажать машину он взял на себя ответственность. Не имею права не подчиниться. Я ему рацию даю. С ним работай.
— Для контроля и управления гидравлической, электрической, топливной системами и системой поддержания нормальных рабочих условий мне нужны приборы-индикаторы, — нервно, запомненной цитатой из учебника по лётному делу, крикнул диспетчеру Шарипов. — На навесной панели, на мнемосхеме индикаторы показывают положение шасси, закрылков и
— Макаркин Евгений. А вы, если не умеете, то и не беритесь. Людей убьёте и машину, — диспетчер ровным голосом сказал то, от чего Байрам взбесился, отстегнул ремень и выскочил из кабины. Долго пил в кубрике любимую воду «Боржоми» из горлышка. Стюардессы убежали в салон, а штурман вместе с бортмехаником сделали вид, что высчитывают на линейке и по секстанту параметры спуска. Штурман для солидности, пока не ушел Шарипов, держал в руках своё высокоточное, хоть и старенькое, но грозное оружие «НЛ-10М» — логарифмическую навигационную линейку. Байрам вытер рукавом пот со лба, с перекошенным от злости лицом влетел в кабину, и схватил рацию.
— Слушай ты, Макаркин, мля! Я управляю лётным отделом в нашем Главном управлении. Поэтому командую тут я. А ты должен меня правильно подвести к полосе. Понял?
— Ну и командуйте в кабинете. Пока вы в воздухе, слушайте меня и Лопатина. Точка. Мне вы вообще не начальник. Я к вашему лётному отделу никак не пристёгнут. У меня один командир — Лопатин. Не будете меня слушать, погибнут люди. И вы с ними. Это понятно? Вы всё запомнили из того, что я говорил раньше? Выполняйте.
— Ладно. На земле поговорим. Ты, бляха, только начал работать и скоро тебя уволят. Ищи другое место.
— Посмотрим, — ответил Женя. — Кто и где место искать будет. Выполняйте мои указания.
Лопатин взялся за голову, сел на пустой стол и что-то тихо шептал.
— Опускаюсь на эшелон три тысячи, — рявкнул в рацию Байрам. — Пять минут прошло. По крену и тангажу выровнял машину. Опускаюсь на две, а через пять минут на тысячу. Снизился. Лечу пять минут. Пошел на эшелон пятьсот и делаю коробочку, пошел вокруг города опустился до пятидесяти метров и выхожу на заданные широту и долготу. На сорок три градуса севера и семьдесят шесть востока. Но земли не вижу.
Подошел штурман и сунул линейку под взгляд Шарипова.
— И что? — крикнул Байрам диспетчеру. — На линейке-то штурманской я градусы вижу. А как мне нос повернуть по этому курсу? Опускаюсь до сорока метров. Землю увидеть надо, чтобы понять — куда дальше и как. Ориентира нет. Прибор не пашет. Мы где?
— Я вас уже вижу в бинокль в районе центра города. Все ваши лампочки, фонари, мерцающие огни и фары работают, — диспетчер стал говорить ещё спокойнее и тише, — доворачивайте семь градусов на восток и ходу по прямой двадцать пять километров. Держите эшелон сорок метров и через восемь минут ловите взглядом прожектор. На подходе будете. Зелёный — значит снижайтесь ровно на три градуса вертикально каждые семь секунд. Скорость посадки сто восемьдесят. Ветер у земли — шестнадцать на секунду, нижняя кромка тумана сорок метров.
И вроде бы всё так, как требовал диспетчер,
Наконец Женя сказал.
— Вроде прилетели. Устойчиво держите сорок метров и идите прямо, ровно, смотрите на прожектор и ищите глазами полосу. Надо по долготе сместиться на восемь минут и три секунды. По градусам всё чётко. И по широте попадаете точно.
Миша потихоньку незаметно занял предложенную позицию, поскольку Байрам растерялся и крутил головой. Искал глазами прожектор. Наконец из «скворечника» вырвался острый и плотный зелёный шлейф света.
— Высота сорок. Земли не вижу. Свет зелёный наблюдаю. Но нет полосы! — голос Шарипова дрогнул. Миша крепче прихватил штурвал. Ждал ровно секунду. Самолёт ветром легко сносило вправо и малый крен на правое крыло чувствовался безо всяких приборов.
— Рога на себя резко. Оба рвите рули влево и вверх до упора, и пошли на второй круг. Полоса у вас проскочила левее на девять градусов, — Женя не закричал, а взвыл.
— Тягу рогов на себя и влево, рычаги движков до упора на всю мощь! — крикнул Шувалов в микрофон. Но и без него Шарипов услышал. Сверх сил своих заорал Михаил — И штурвал на себя до груди! Резко.
— Подъём пошел. Но чуть не чиркнули, — Женя выдохнул и закашлялся. Кричал громко. Поэтому, наверное. — Высоту вы, Шарипов, дали не сорок, а тридцать. Хорошо, что не двадцать. Там бы был «полный рот земли, дрова и гроб с колокольчиками». С двадцати метров «Ильюша» при скорости сто восемьдесят килем зацепится, взлететь невозможно. Делайте вторую «коробку» и снова на тот же курс. Я вас вижу на эшелоне сорок. Так и идите. Потом по три градуса вертикалки будем сбрасывать. Снижаться к полосе. Главное — глядите на землю. И прожектор не забывайте глазами ловить. Полоса будет чуть правее, чем сейчас было. На девять, повторяю, градусов.
Самолёт снова пошел по кругу на эшелоне пятьсот метров. И уже даже Лопатин в диспетчерской подумал, что Шарипов машину посадит. Первый блин был только немного комом и слегка подгоревшим. Но Байрам вдруг побледнел, успел сказать Шувалову, что теряет сознание от напряга, тут же сильно выдохнул и отключился, уронил голову на штурвал. Бортмеханик, штурман и второй пилот отнесли его в кубрик стюардесс и Горюнов с Мишей сели на свои места. Миша сказал второму пилоту.
— У нас на южной стороне облёта прилавки гор справа будут на пятнадцать километров в стороне. Поэтому снижаемся сейчас до сорока метров и идём под туманом. Тогда я на полосу знакомой дорожкой железно подойду.
— Я тоже подержу сорок метров. Вдвоём легче. На этой высоте тумана нет, но дует — я те дам! Пятнашка на секунду точно есть.
Самолёт завершал круг неровно. Его трясло, опускало и поднимало, движки выли так, будто прощались. Будто отвалятся сейчас. Перепуганный насмерть народ в салоне так истошно и страшно кричал, что даже привыкшим ко всему пилотам стало не по себе.
— Они, наверное, центровку сбили, — сказал Шувалов. — Вова, если они все убежали в хвост, то мы горизонталку на приземлении не удержим. Зацепимся за полосу задницей и на мослы уже не встанем. Иди. Глянь. Если что — грубо растащите всех, чтоб равновесие было хоть небольшое.